Цезарь Солодарь - Темная завеса

Передо мной два августовских за 1981 год номера "Альгемайне юдише вохцайтунг". Не верю глазам своим: критические высказывания в адрес США! Да, газета отважно критикует американские власти за... нежелание окончательно запретить въезд в страну евреям, презревшим право жить в Израиле. А вот сообщение, касающееся Голландии. Вероятно, подумал я, рассказывается о решительном протесте голландской общественности и правительственных кругов против попыток НАТО навязать стране новые боевые ядерные установки? Как бы не так! Речь идет о появившейся возможности создать на территории Голландии перевалочный пункт для завербованных в Израиль жителей европейских стран. И опять-таки ни строчки о военной опасности.

Словом, если бы господин Галински и согласился встретится со мной, то на вопрос, какие формы принял протест руководимой им общины против нагнетания вашингтонской администрацией и ее западноевропейскими приспешниками военной опасности, он мог бы в ответ только развести руками.

Дополнительный - и также весьма красноречивый - ответ на этот вопрос я получил по возвращении в Москву. Печать сообщила, что большая группа видных общественных и политических деятелей Западного Берлина опубликовала в газете "Нью-Йорк таймс" открытое письмо к американскому народу. Подписавшие его представители различных партий, ученые, писатели, артисты, преподаватели выражают серьезную озабоченность по поводу милитаристской политики администрации Рейгана. Народ Советского Союза, отмечается в письме, никогда не забудет, сколько горя принесла ему последняя война, в которой погибло более 20 миллионов советских граждан. Никто в СССР не хочет ядерной войны. Зачем же размещать на территории Западной Европы ядерные ракеты средней дальности, угрожающие Советскому Союзу? Кто всерьез поверит в то, что их развертывание послужит делу мира? Осуждается в письме и решение Рейгана приступить к полномасштабному производству нейтронной бомбы.

Прочитав изложение письма, тут же звоню в Западный Берлин. Оказывается, никто из деятелей еврейской общины и сионистских организаций не подписал это полное тревоги и возмущения письмо.

А как же с судьбой отобранных для поселения в Западном Берлине йордим и йошрим, особенно молодых? Получил я ответ и на этот вопрос. Мне ответили, во-первых, некоторые поддержанные общиной и Сохнутом "фальшаки". Удалось мне, во-вторых, поговорить кое с кем из старожилов общины. И в-третьих, со мной поделились своими наблюдениями журналисты.

Короче, ответ получился, можно сказать, коллективный.

Начинают новоиспеченные западноберлинцы - частенько еще полулегальные - обычно с многочисленных вариантов знакомой фразы:

- Как меня зовут и откуда я - не спрашивайте. Вы спокойно уедете, а для меня, ели вы в статейке назовете мое имя, здесь начнутся неприятности.

Болезненного вида отец двадцатилетней дочери добавляет:

- У меня в Советском Союзе остались родные и друзья...

- Неужели вы полагаете, - прерываю его я, - что на них хоть в какой-нибудь мере отразится ваш отказ от советского гражданства!

- Что вы, что вы, я знаю, на отношение к самым ближайшим родственникам, даже если жили с нами в одной квартире, не влияет наше... мое поведение. Но не думаю, чтобы моему брату и племяннику было очень приятно прочитать про мое... мои заграничные путешествия.

Оговорками такого рода обосновали нежелание назвать мне свое имя и другие собеседники из "фальшаков".

Некоторые юноши и девушки на людях пользуются даже кличками на американский лад. Мне попадались Джо, Дрю, Боб, Гаррисон. Один парень откликается на совсем уж необычное прозвище - Киссинджер. Не произвел ли на него впечатление частенько публикуемый в изданиях общины фотоснимок, запечатлевший горячее рукопожатие Киссинджера и Галински!

Следует рассказать и о зарегистрированных в полиции уголовных преступлениях молодых "новоселов". Некоторые из них пытались подзаработать, скажем, на мошеннических проделках в магазинах. Купив какую-нибудь вещь в универмаге, парни возвращаются туда без нее, снова берут такую же вещь и уносят ее, прикрыв свою жульническую проделку использованным чеком. В случае удачи парни выпрашивают чеки у вышедших из универмага покупателей и снова принимаются за мошенничество.

Первым в такой уголовщине были уличены бывшие жители Одессы. И слово "одессит" - да не обидятся на меня жители прекрасного черноморского города! - стало в Западном Берлине весьма нелестным. Узнал я об этом в универмаге "Вертхайм", когда мы с другом прохаживались вдоль прилавков отдела мужских сорочек. Пожилая продавщица услышала, как я отозвался о привлекательной безрукавке курортного вида: "Мне не подойдет, меня врачи уже давно не пускают к морю - не то что в Сочи, даже в милую Одессу". Тотчас же метнувшись ко мне, продавщица вежливо, но с довольно хмурым видом на польско-украинском диалекте спросила: