Иван Солоневич - Диктатура сволочи

Это был идеальный город для революции: беспочвенный город неврастеников, город белых ночей и черных дней, туманов и морозов, болот и дворцов. Деревенский парень, попавший на Петербургский завод, не мог не стать пролетариатом.

Под этим легальным слоем населения, где-то в подпольи, шевелился полулегальный мир портового города: контрабандисты и просто воры, торговцы живым товаром и профессиональные нищие, знавшие несколько латинских фраз и обрабатывавшие свеженьких студентов: "дайте полтинник во имя альма матер", - традиционные польские конспираторы из партийных товарищей пана Пилсудского, такие же конспираторы из партийных товарищей Ленина - то уголовно-политическое дно, которое промышляло "экспроприациями", - так тогда назывались идеологически обоснованные грабежи, грабежи с философской подкладкой - ими не брезговали ни Пилсудский, ни Ленин. Здесь же, понятно, находился и узел иностранного шпионажа - главным образом немецкого.

При всех поправках на роль интеллигенции, на "историческое развитие" и прочие элементы историко-философского фатализма, нужно сказать, что главной двигательной массой революции был петербургский, петроградский и ленинградский пролетариат - подонок города с тремя именами. ЭТОТ пролетариат в результате революции погиб целиком: это он поставлял "красу и гордость" красной гвардии для гражданской войны, это из его среды набирались первые комиссары советской власти, вырезанные в крестьянских и прочих восстаниях, это его остатки вымирали от голода в эпоху коллективизации деревни и немецкой осады: посевы разумного, доброго и обязательно-вечного петербургский пролетариат пожал полностью. Сейчас его больше уже нет - есть нечто новое, едва ли лучшее, но старого петербургского революционного пролетариата больше нет. Он заплатил своей жизнью не за свою вину.

Кроме Петербурга и в некоторой, слабой, степени - Москвы, никакого "пролетариата" в России больше не было. Были рабочие. Обыкновенные рабочие - средние люди страны, со своими слабостями и добродетелями, но, в общем, очень толковые и очень порядочные люди. Люди, имевшие и родину, и Бога, и совесть, и семью, и профессию, а также и уважение к профессии, к родине, к семье и к религии. Они не были пролетариатом и тем более не были революционным пролетариатом.

Иностранные историки изучают русскую революцию по русским источникам а как же иначе? Русские историки, как и все остальные, делятся на революционных и контрреволюционных. Революционные историки ни строки не пишут об участии рабочей массы в контрреволюции, ибо в каком тогда виде окажется "рабоче-крестьянская власть", укрепившаяся как раз на почве разгрома именно рабочих и крестьянских восстаний? Не пишут об этом и контрреволюционные историки, ибо тогда пришлось бы объяснять: как именно обманула контрреволюция рабочие и крестьянские массы.

Таким образом роль ижевских, уральских, донецких и прочих рабочих масс в формировании и в помощи Белой армии еще "ждет своего историка", может быть, и дождется. Лично я помню рабочих киевского арсенала, к которым командование Белой армии обратилось с просьбой соорудить в кратчайший срок три бронепоезда: рабочие работали днями и ночами, не выходя из цехов, оставаясь там и есть и спать, только чтобы помочь разгрому "рабоче-крестьянской власти". Батальоны ижевских рабочих отступали с Колчаком до крайнего востока. Ярославское рабочее восстание большевики буквально утопили в крови. Обо всем этом писать не принято, как не принято писать о тех страшных еврейских погромах, которые проделала Красная армия в годы Гражданской войны: ни рабочие батальоны Деникина, ни еврейские погромы Буденного не укладываются ни в какую историко-философскую схему. Их обходят молчанием. Современный историк подобен радиоприемнику: он улавливает только те волны, на которые настроен он сам: остальные его не касаются.

Французскую революцию сделали "подонки невежества и порока". Русскую революцию подготовила беспочвенная, в основном книжная, интеллигенция и реализовали подонки петербургского "невежества и порока". Мне трудно говорить об основных движущих силах германской революции. По-видимому, основная масса ее родителей вербовалась из того воинственного слоя немецкого населения, который, в силу Версальского договора оказался выбитым из строя в самом буквальном смысле этого слова - из военной профессии. Но за исторической спиной всех этих подонков стояла целая философская традиция: энциклопедисты Франции, гегелианцы Германии и "западники" России. Невежество и порок поделили свои функции: невежество вскарабкалось на кафедры, а порок взялся за ножи. Рабочий класс не разглагольствовал с кафедр и не орудовал ножами. "Мозолистые руки" пролетариата "обагрены кровью эксплуататоров" только в полных и не полных собраниях сочинений. В действительности "пролетариат", по крайней мере, русский пролетариат, решительно никакого отношения к этой крови не имел.