Константин Богданов - Право на сон и условные рефлексы - колыбельные песни в советской культуре 1930–1950-х годов

Трудно сказать, что именно не понравилось Сталину в фильме Вертова. Возможно, что это был перебор с визуальным рядом: в мельтешении женских лиц и фигур присутствие Сталина наводит на двусмысленные аналогии — выражение «отец народа» приобретает здесь излишний буквализм, возможный уже потому, что, будучи фактически единственным мужским персонажем фильма (и во всяком случае — центральным персонажем), Сталин «появляется только в окружении женщин, и каждое такое появление сменяется кадром нового ребенка — новой девочки» [21] Нусинова Н. Семья народов. (Очерк советского кино тридцатых годов) // Логос. 2001. № 1 [http://www.ruthenia.ru/logos/ number/200i_i/200i_i_0i.htm]. . Гаремные ассоциации приходят на ум почти всем критикам, писавшим о «Колыбельной» [22] См. также: Drubek-Meyer N. Op. cit. S. 29–51; Amzoll S. Kampf um den ungespiel-ten Oktober: Porträt des sowjetischen Dokumentarfilmers Dsiga Wertow // UTOPIE kreativ. Heft. 79 (Mai 1997). S. 66–73 [http://www.rosalux.de/cms/filead-min/rls_uploads/pdfs/79_Amzoll.pdf]; Murasov J. Die Frau im Zeitalter ihrer kine-matographischen Reproduzierbarkeit… S. 221–246. . Спорить с тем, что Вертов излишне рискованно «распространил патерналистскую метафору на сферу сексуальной мощи отца народов» [23] Добротворский C. Тело власти // Добротворский С. Кино на ощупь. СПб., 2005. С. 337–338. , трудно, но можно принять и более слабую версию того же предположения — нежелание Сталина излишне «одомашнить» свой образ в глазах зрителей и дать им лишний повод к обсуждению его собственной (непростой) семейной жизни (смерти жены в 1932 году, взаимоотношений с детьми от первого и второго брака — Яковом, Василием и Светланой). Патерналистские метафоры в области идеологии, как показывает история, редко требуют приватных референтов. Но, возможно, дело было и в другом обстоятельстве. Кинохроникальный вождь предстает у Вертова в неприглядной очевидности: с оспинами на лице, волосатыми ноздрями и слуховым аппаратом в ухе, а Сталин, насколько это известно, не был поклонником портретных откровений [24] Hülbusch N. D. Djugasvili der Zweite: Das Stalin-Bild im sowjetischen Spielfilm (1934–1953) // Personality Cults in Stalinism / Personenkulte im Stalinismus / Hrsg. von К. Heller, J. Plamper. Gottingen: V&R unipress, 2004. S. 207–238. .

Что бы ни послужило поводом к запрету фильма, сам Вертов о причине этого запрета так ничего и не узнал (но зато поторопился написать письмо начальнику Главного управления кинофотопромышленности Борису Шумяцкому, известному пропагандисту массовизации кинематографа [25] Шумящий Б. Кинематограф миллионов. М., 1935.0 Шумяцком и его взглядах на кино как искусство для масс: Taylor R. Ideology as Mass Entertainment: Boris Shu-myatsky and Soviet Cinema in the 1930th // Inside the Film Factory: New Approaches to Russian and Soviet Cinema / Ed. by R. Taylor, I. Christie. London; New York, 1991. P. 193–217. , с требованием «расследовать, чья рука протянула свои когти к горлу фильма, кто участвовал в покушении на фильм и аннулировал наше стремление показать его широко и открыто») [26] РГАЛИ. Ф. 2091. On. 2. Ед. xp. 426. Л. 84–84 об. Цит. по: Цымбал E. B. Самоидентификация личности и востребованность художника в XX веке: братья Кауфманы // Вестник института Кеннана в России. 2004. Вып. 5. С. 71. . Вместе с тем, будучи вольно или невольно вынужденным извлечь уроки из своей неудачи, Вертов, судя по всему, не сомневался в правоте выбранного им в данном случае стиля и его жанрового определения. Снятый им двумя годами позже киножурнал «СССР на экране» (1939) объединил три сюжета: выставку русских шалей, выборы в Чечне и грузинскую песню «Сулико», исключительно ценимую, согласно общему мнению, Сталиным [27] О музыкальных пристрастиях Сталина и, в частности, о том, что он охотно слушал пластинку с записью «Сулико» (по свидетельству А. В. Белякова) см. в подборке мемуарных материалов на сайте: http://stalin.su. С конца 1930-х годов «Сулико» включалась в состав сборников популярных песен и печаталась отдельными изданиями: Сулико (Душенька): Грузинская песня. Для хора с аккомп. чонгури. М.:Музгиз, 1938; Сулико (Душенька): Грузинская песня. Слова А. Церетели. Запись А. В. Мегрелидзе. Перев. Т. Сикорской. Для хора с ф-п. Л.: Музгиз, 1938; Массовые песни: Для пения (соло, хор) без сопровождения. Л.: Музгиз, 1938; Сборник массовых песен / Сост. С. А. Затеплинский. Л.: Гос. муз. изд-во, 1939; Сборник песен советских композиторов: Для трио: Мандолина, балалайка и гитара с пением. М.: Гос. муз. изд-во, 1939; Церетели А. Р. Сулико. (Грузинская песня): Для 3-х гол. хора без сопровождения. Ворошиловск: Орджоникидзенская правда, 1940; Мегрелидзе А. В. Сулико (Душенька): Грузинская песня. Для хора и ф-п. М.: Музгиз, 1948. . Советские радиослушатели могли слышать «Сулико» едва ли не ежедневно, одно время этой песней начинался радиодень. Любопытно, однако, что и эта песня (на слова А. Р. Церетели и музыку Варинки Церетели в обработке А. Мегрелидзе) в мелодическом отношении представляет собою тоже колыбельную [28] О пении колыбельной на мотив «Сулико» см. в воспоминаниях: Батурин Е. На Бичевской тропе // Батурин Е. Избранные рассказы 2005 [http://www.interlit200i.com/baturin-pr-4-2.htm]. , хотя тематически речь в ней идет о вечном сне: