Не внесли ясности в вопрос и переданные в РГАСПИ из Президентского архива документы фонда Сталина, относящиеся к Крымской конференции. Подробное изучение стенограмм бесед Сталина с Рузвельтом, имевших место в Ялте 4 и 8 февраля 1945 г., показало, что в этих беседах тема Мюнхена и пакта не поднималась {24} 24 См. Крымская конференция, 4–11 февраля 1945 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 235.
. Загадка: то ли напутал автор официозного издания, то ли я не так понял фондохранителя, то ли не все сталинские документы доступны исследователям. Мой опыт подсказывает: вернее всего — последнее.
Остается надежда на материалы архивов военных и особенно разведывательных органов советского времени, до которых не просто добраться. О значении таких материалов можно судить по тому, что Сталин, не доверяя аппарату НКИД СССР при М.М. Литвинове (смещенном со своего поста в начале мая 1939 г.), предпочитал, судя по достаточно обоснованным данным, иные, агентурные каналы связи с нацистским лидером {25} 25 См. Ганелин Р.Ш. СССР и Германия перед войной. Отношения вождей и каналы политических связей. СПб., 2010.
. Подтверждение того, что при тоталитарных режимах дипломаты «не самые надежные источники для определения действительных намерений их хозяев» {26} 26 Лакер У. Россия и Германия. Наставники Гитлера. Вашингтон, 1991. С. 225.
. А те из дипломатов, которые могли обладать информацией о тайных контактах, например, советник полпредства СССР в Германии, затем поверенный в делах СССР в Германии ГА. Астахов, были уничтожены физически {27} 27 См. Соколов В.В. Трагическая судьба дипломата ГА. Астахова // Новая и новейшая история. 1997. № 1.
. Вот почему комиссия А.Н. Яковлева не обнаружила в дипломатической документации СССР за 1937–1938 гг. свидетельств, которые говорили бы о советских намерениях добиваться взаимопонимания с Германией {28} 28 Сообщение Комиссии по политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года // Правда. 1989.24 декабря.
. Хотя такие документы должны быть, если вспомнить заявление, сделанное В.М. Молотовым при ратификации договора с Германией о ненападении, о том, что «советское правительство и-раньше (когда это — «и раньше»? Может, после продления Гитлером в мае 1933 г. советско-германского Берлинского договора 1926 г.? — В. Н.) считало желательным сделать дальнейший шаг вперед в улучшении политических отношений с Германией…» {29} 29 МИД СССР. Год кризиса. 1938–1939. Документы и материалы. В 2-х томах. М., 1880. Т. 2. С. 350. Курсив мой.
.
Все же остановимся на «откровении» Сталина, поставившего заключение пакта о ненападении с нацистской Германией в причинно-следственную связь с Мюнхеном. Ибо, как бы то ни было, это высказывание Сталина о советских мотивах при заключении пакта с нацистским агрессором наводит на вполне определенные суждения. Ясно, что это сталинское «откровение» выдает желание оправдать сделку с Гитлером в самый пик политико-дипломатического кризиса в Европе, переросшего через несколько дней в мировую войну. Но сопоставив Мюнхен и советско-германский пакт, Сталин, вольно или невольно, оттенил международные последствия пакта, его роль как одного из двух, наряду с Мюнхеном, рубежных событий на пути к мировой войне.
Однако одной такой общностью Мюнхена и пакта дело не ограничивается. И вот почему. Если по соглашению в Мюнхене речь шла об «уступке» нацистской Германии части территории одной страны — Чехословакии, то в Москве, помимо пакта, развязавшего руки Гитлеру для нападения на Польшу, стороны договорились «в строго конфиденциальном порядке» о разграничении сфер обоюдных интересов во всей Восточной Европе. Публичное обязательство взаимного ненападения было подкреплено тайной сделкой, достигнутой за счет сразу нескольких малых стран — от Финляндии на севере до Румынии на юге.
Кроме того, Мюнхен оставил окончательное решение вопроса о войне или мире открытым, а советско-германский пакт, подписанный в самом преддверии нацистского нападения на Польшу, подвел черту, означавшую неизбежность всеобщего европейского конфликта. Как в Мюнхене, так и в Москве заключенные с Гитлером соглашения вели к войне, но в первом случае скорее можно говорить о губительной ошибке лидеров Англии и Франции, а во втором — о явном сговоре, прежде всего против Польши. «Ведь мы вроде бы отдали Польшу на растерзание гитлеровской Германии и сами приняли в этом участие», — вспомнит впоследствии Н.С.Хрущев {30} 30 Мемуары Никиты Сергеевича Хрущева // Вопросы истории. 1990. № 7. С. 89.
.
Читать дальше