Лев Стекольников - Необыкновенный махаон

Я подошел к нему и узнал знакомого техника по озеленению. Мы поздоровались.

— Говорил начальству, что нужно повторно обработать деревья гексохлораном, — не поверили. И вот результат, — сердито говорил он. — Не примешь мер, так в будущем году гусеницы ни листика не оставят, подлые!

Сказав это, он резко взмахнул рукой, поймал бабочку и, с силой бросив ее на землю, раздавил каблуком.

Я тоже поймал бабочку. По тельцу, облепленному белым пухом, по полупрозрачным серебристым крыльям тотчас узнал ивовую волнянку.

— Где-то читал, что в жизни насекомых, — сказал техник, — бывают периоды массового размножения какого-либо вида. Есть даже такой термин: «волна жизни». Вот и этих бабочек подняла на гребень «волна жизни». Наверно, условия для развития гусениц были особенно хорошими в этом году…

Темнело. Приближалась гроза. Уже погромыхивало. Казалось, что пахучий воздух насыщен сухой пыльцой волнянок — даже в горле першило.

— Что ж, и с «волной» справимся, — заметил я.

— И гроза поможет, — ответил техник, прощаясь.

Упали первые тяжелые капли. Я поспешил домой. Едва вошел в квартиру, как зашумела непогода, ударил гром, рванул ветер и хлынул косой дождь.

…А утро было свежее, ясное и тихое. На примятых газонах, на гравийных дорожках — везде лежали волнянки, побитые грозой. Иные плавали в лужах, иные были втоптаны в грязь прохожими. Ливень смыл с них пыльцу, и крылышки стали совсем прозрачными.

Здорово потрепала их буря. Пожалуй, что и «волна жизни» пошла на спад.

«Уж не потому ли, — думал я, — что появляются они волнами, русский народ назвал их волнянками?..» Мне не было жалко побитых грозой волнянок.

Я любовался высокими, посвежевшими, словно помолодевшими деревьями и пил полной грудью сладкий чуть терпкий запах тополиных листьев.

Мое собрание бабочек размещено в десяти ящиках. С первого взгляда привлекает внимание ящик, на котором наклеена этикетка: «нимфалиды».

Действительно, здесь собраны самые яркие, самые пестрые бабочки. Не один раз мои знакомые, увидя этот ящик, говорили мне: «Сразу же видно, что эти бабочки привезены вами из далеких путешествий. Ведь у нас не летают такие красивые!..»

Немалого труда стоит мне разубедить их, объяснить, что красивейшие бабочки из семейства нимфалид, а именно адмирал и павлиний глаз, совсем не редкость на севере. И более того, — что адмиралы летают нередко в самом Ленинграде. Например, в аллеях на Каменном острове они всегда кружатся над клумбами в ясные дни «осени первоначальной».

А бабочка павлиний глаз, находящаяся в моем собрании, поймана мною на тротуаре в самом центре города.

Дело в том, что та самая прозаическая жгучая крапива, на которой выводятся общеизвестные крапивницы, служит кормом гусеницам адмиралов и павлиноглазок.

Сперва расскажу об адмирале.

Свое имя эта бабочка получила за широкую красную полосу, пересекающую наискось каждое переднее черно-коричневое крыло [4] В старину моряки в чине адмирала носили поверх мундира, через плечо, красную шелковую ленту. . Эта полоса в сочетании со снежно-белыми пятнами, расположенными на вершинах крыльев, и создает характерную окраску бабочки.

Полет адмирала я бы назвал «бурным». Неожиданно появится он откуда-то сбоку, из-за деревьев, сверкнет на солнце красной лентой, перемахнет через дорогу, взовьется свечой в небо и… пропадет, только его и видели. А ты стоишь, глядишь в пустой воздух и думаешь, — не почудилось ли? Адмирал, как и крапивница, зимует. Ранней весной вылетают из убежища выцветшие, потертые бабочки. А вторично они появляются осенью; уже в конце июля можно встретить свежие экземпляры.

Бабочка павлиний глаз также широко распространена по Советскому Союзу. Я видел ее даже под Комсомольском-на-Амуре.

Каждое из вишнево-красных крыльев несет на себе большое, многоцветное, яркое пятно, называемое обыкновенно «глазом». Особенно красивы «глаза» на передних крыльях, где сочетаются желтые, красные, бурые, черные и синие тона.

Кажется, что это далекий пожар отразился в круглом лесном озере. А пять маленьких голубых пятен, лежащих вдоль зубчатого края каждого верхнего крыла, блестят, как пять брызг чистейшей воды.