Лев Стекольников - Необыкновенный махаон

Так что смело берите под защиту прекрасную бабочку антиопу, так оживляющую наш родной пейзаж.

Где березы, — там и она.

И если березу называют русским деревом, то и антиопу-траурницу следует считать русской бабочкой. Кстати, так и называет ее С. Т. Аксаков.

В бою за деревню Фушань капитан Федор Кузьмич Шилко спас из горящей фанзы старого седого Сюе Ляна.

Однажды утром, когда капитан со своей ротой отдыхал у подножия сопки, поросшей золотым осенним дубняком, к нему пришел спасенный китаец и молча положил в руку Федора Кузьмича маленькую круглую коробочку.

— Спасибо, отец, — сказал ему Шилко. — Буду в ней держать пуговицы и тебя вспоминать.

Капитан приоткрыл коробочку. На дне ее лежало нечто, похожее на семена редиски.

— А, понимаю! — воскликнул он. — Ты хочешь, чтобы я посадил эти семена в России. Это, наверно, цветы… — и капитан, взяв со дна «зернышко», хотел уже показать, как он будет сеять неизвестное растение у себя на родине, но Сюе Лян забеспокоился, положил «зерно» обратно в коробочку и ушел, укоризненно покачивая головой.

Но через полчаса он вернулся, ведя за рукав штабного переводчика, который, улыбаясь, сказал Федору Кузьмичу:

— Сюе Лян хочет видеть на вас, капитан, белую гимнастерку из китайского шелка…

— Чесуча, чесуча, — произнес старик.

— Да, костюм из чесучи, — продолжал переводчик. — В этой коробочке лежит грена шелкопряда. Это очень хороший шелкопряд. Сюе Лян сам вывел эту породу. Гусениц можно выкормить листьями березы.

Шилко стал отказываться, уверял старика, что ему не справиться с воспитанием шелкопряда, что у него нет на это времени, но китаец стоял на своем.

— Русский капитан спас мне жизнь, — объяснял он через переводчика, — а потому дарю ему самое ценное, что у меня есть. Пусть он привезет грену своей семье. Пусть жена и дети займутся шелкопрядом.

— У меня нет жены и детей, — возразил Шилко, но китаец был, видимо, уверен, что уговорит капитана.

— До весны, — строго говорил он, — надо держать грену в холоде. Весною следует вынести гусениц в корзине в дубняк или березняк…

Федор Кузьмич невольно заинтересовался.

— Они же расползутся, — заметил он.

— Они умные и не убегут, — ответил китаец.

И ничего не оставалось капитану, как только принять необыкновенный подарок.

А через три дня Шилко был тяжело ранен и контужен. В бессознательном состоянии отправлен он был для лечения в Россию. И всю зиму 1945/46 года чемодан его пролежал на складе военного госпиталя. И никто не знал, что на дне чемодана благополучно перезимовывала грена шелкопряда.

Пришла весна. Первая мирная весна. И, наконец, выздоровев, капитан Шилко стал разбирать свои вещи перед отъездом домой.

Как и его владелец, чемодан Федора Кузьмича проехал много дорог. Трясло его основательно. Капитан открыл крышку и ахнул.

Все в чемодане перемешалось. Старая портупея, ворох писем, фотографий, куски мыла, лиловые зерна гречневого концентрата, пустой флакон из-под одеколона, обрывки газет, изломанные папиросы… И среди этого хаоса ползало несколько десятков крохотных темно-бурых, с красноватой головкой, гусениц.

Шилко схватился за голову — он все вспомнил:

— Что я с вами делать буду? Вы же голодные! Он захлопнул крышку и, тяжело опираясь на палку, пошел в госпитальный сад. К счастью, там были и дубы и березы. Капитан нарвал целую охапку листьев и, отдуваясь, вернулся в свою палату.

— Что с вами? Зачем это вы? — встретил его встревоженный врач.

Шилко засмеялся:

— Нет, я в своем уме. Это не последствия контузии. Не беспокойтесь!

И он рассказал врачу о шелкопряде.

Нелегкая была задача — собирать гусениц, блуждающих среди разного хлама. Целый час возился с ними Федор Кузьмич.

Наконец чемодан был очищен и заполнен листьями. Гусеницы с жадностью принялись за еду. Китаец был прав. Расползаться они и не пытались.

— Отдайте их юннатам, — посоветовал врач.

— Нет, — ответил Шилко, — знаете, я теперь почему-то верю, что это очень ценная порода шелкопряда. И долгом своим считаю отдать их только хорошему ученому институту.

Через неделю, когда капитан сел в поезд, гусеницы заметно подросли. Они уже перенесли первую линьку и были не черными, а зелеными. На каждой большой станции, к удивлению пассажиров, Шилко бегал за кормом для своих воспитанниц. Он шутя говорил потом, что оголил все лиственные деревья вдоль великой сибирской магистрали… Дня через три после приезда Федор Кузьмич со своим плотно населенным чемоданом отправился в одно из научных учреждений.