Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

«После его (приказа № 1. — Прим. авт.) прочтения, — вспоминал очевидец этого события князь В.Н. Львов, — Гучков (будущий военный министр) немедленно заявил, что приказ... немыслим, и вышел из комнаты. Милюков (будущий министр иностранных дел) стал убеждать Соколова в совершенной невозможности опубликования этого приказа... Наконец, и Милюков в изнеможении встал и отошел от стола... Я вскочил со стула и со свойственной мне горячностью закричал Соколову, что эта бумага, принесенная им, есть преступление перед Родиной... Керенский (министр юстиции) подбежал ко мне и закричал: «Владимир Николаевич, молчите, молчите!», затем схватил Соколова за руку, увел его быстро в другую комнату и запер за собой дверь...»

Правда, Шульгин дает совершенно иную версию появления приказа, и, по его словам, в думский комитет его принесли уже отпечатанным. Интересно, не так ли? Преступный, по своей сути, приказ, подготовленный ЦИК Петроградского Совета во Временном правительстве защищает Керенский! Тот самый Керенский, который уже очень скоро в свойственной ему трагической манере заявит, что отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ не был подписан... Кому был выгоден этот приказ, который могли подписать только сумасшедшие люди? Прежде всего Германии, кровно заинтересованной в развале российской армии, чтобы перебросить свои войска на Западный фронт. И, как знать, не тянулась ли и сюда, в Петросовет, ниточка из германского генерального штаба?

Впрочем, существует и еще одна версия появления приказа № 1, согласно которой он появился после того, как военная группа Думы заговорила о наведении порядка среди восставших солдат. И, надо полагать, что этого самого порядка Петросовет боялся куда больше, нежели разложения армии. Потому и принял этот самый печальный приказ. Ну а заодно и предупредил: любой, кто только попытается разоружить солдат, будет предан суду.

По злой иронии судьбы, один из авторов приказа Соколов сам стал его жертвой, и когда в июне 1917 года он отправился в составе правительственной делегации на фронт и принялся уговаривать им же самим распущенных из армии солдат соблюдать дисциплину, те до полусмерти избили своего благодетеля.

Остается только добавить, что этот самый адвокат Соколов являлся одним из руководителей российского масонства. И именно он положил начало стремительной карьере другого масона — молодого адвоката Керенского, которого пригласил на громкий процесс прибалтийских террористов.

Временное правительство было образовано 2 марта, и сделано это было далеко не самым лучшим образом. Министров выбирали так, словно это были не люди, от которых зависит судьба России, а дежурные по какой-то провинциальной станции. Да и не тянули, как было уже сказано выше, все эти люди на правителей России. И дело заключалось вовсе не в каких-то там непонятных народу либеральных ценностях, а в недооценке своего собственного.

И если это было бы не так, то вряд ли Временное правительство начало бы свою деятельность с уничтожения губернаторов, полиции и жандармерии. То есть всего того, на чем держалось государство. Именно здесь сказались взгляды пришедших к власти политиков, которые желали продемонстрировать стране свою революционность и безжалостно рубили сучья, на которых они еще могли сидеть.

И трижды прав В. Шамбаров, когда утверждает, что «к февралю 1917-го страна имела все демократические права и свободы примерно в том объеме, в котором это может себе позволить любое цивилизованное государство». «Но ведь либеральная оппозиция, — продолжает он, — только и жила лозунгами этих прав и свобод, только в их провозглашении видела свою программу-максимум! А то, что Россия получила при царе, было, конечно же, вовсе не свободами. Значит, придя к власти, надо было провозгласить что-то еще, более полное, более широкое.

А что? И в бездумном «торжестве демократии» снимались последние ограничения — то есть те, которые диктовались обычными здравыми соображениями государственной целесообразности и безопасности. К свободе партий добавлялась свобода экстремистских партий, к свободе слова — полная свобода, вплоть до вражеской пропаганды, к свободе печати — отмена даже военной цензуры, без которой ни одно воюющее государство никогда не обходилось, к гражданским правам — фактическое отрицание гражданских обязанностей...»

Так что разрушение государства только началось «снизу», а вот продолжилось оно уже «сверху», уничтожением «плохого своего». После избрания правительства трагикомедия продолжилась. На этот раз она выразилась в назначении «комиссаров» — представителей Думы, которые должны были осуществлять власть на местах. «Мы, — вспоминал Шульгин, — назначали такого-то туда-то, Родзянко подписывал — и человек ехал».