Александр Ушаков - Сталин. По ту сторону добра и зла

«Боже, как это было гадко!.. — писал он в своих воспоминаниях. — Так гадко, что, стиснув зубы, я чувствовал в себе одно тоскующее, бессильное и потому еще более злобное бешенство... Пулеметов — вот чего мне хотелось. Ибо я чувствовал, что только язык пулеметов доступен уличной толпе и что только он, свинец, может загнать обратно в его берлогу вырвавшегося на свободу страшного зверя... Увы — этот зверь был... его величество русский народ...»

Вряд ли сам Сталин даже при всем своем органичном отвращении к вылезшим из своих берлог полупьяным «скифам» (они напоминали ему отца и все, что с ним было связано) желал в ту минуту пулеметов, но вот о том, насколько трудно будет загнать их назад, он, конечно, не мог не подумать...

С вокзала Сталин отправился к Аллилуевым, единственным в столице людям, которые могли приютить его. Иосифа встретили как родного, и он весело рассказывал о том, как поезд останавливался на вокзалах и доморощенные ораторы, то и дело ударяя себя в грудь, повторяли напыщенные фразы о пришествии долгожданной «святой русской революции».

И больше всех смеялась младшая дочь Сергея — красавица Надежда, не сводившая своих больших выразительных глаз с вошедшего во вкус Сталина. Да и сам он все чаще и чаще задерживал свой далеко не скромный взор на милой. Надя удивительно расцвела за это время. Правильным овалом лица, черными бровями, слегка вздернутым носиком, смуглой кожей и мягкими карими глазами она походила на гречанку, в жилах которой каким-то удивительным образом оказалась замешана и цыганская кровь.

Как и все Аллилуевы, Надежда искренне верила в социалистические идеи. Молодая и романтически настроенная, она смотрела на своего крестного (ребенком Надя упала в реку, и Сталин спас ее от верной смерти) восторженными глазами. В ее представлении это был самый настоящий рыцарь революции, с честью прошедший через ад тюрем, этапов, побегов и ссылок.

Сталин весьма живописно рассказывал о суровой заполярной природе и жестокой нужде, которую испытывали ссыльные, но сам он пребывал уже далеко от всего пережитого. Голод, холод и тоска остались в прошлом. Сейчас его куда больше волновало собственное будущее. Ведь именно теперь, когда Ленин и другие лидеры партии находились в своих женевах, у него имелись все шансы устроить его самым надлежащим образом.

Ну а чтобы лучше понять, в каких условиях предстояло работать Сталину, надо вспомнить политическую ситуацию весной 1917 года. И не только из-за любви к истории: именно она во многом определила не только поведение самого Сталина, но и все дальнейшие события.

К приезду Сталина в Петроград власть в стране принадлежала Временному правительству и Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов. Командовал войсками Петроградского округа генерал Корнилов.

Правительство было сформировано из представителей правой буржуазии и крупных помещиков, наиболее важные посты получили кадеты. Они являли собой единственную в России либерально-демократическую партию и, будучи носителями «европеизированного» сознания, мечтали о преобразовании России парламентским путем по западному образцу.

Львов, Гучков, Милюков, Мануилов, Терещенко, Шингарев... Это были честные и в большинстве своем способные люди, которые объявили амнистию политическим заключенным, провозгласили гражданские свободы, заменили полицию «народной милицией» и провели реформу местного самоуправления. На большее они оказались просто не способны. По причине интеллигентской мягкости, с которой новое государство строить было нельзя. Да еще в таких экстремальных условиях, в которых они очутились. И как это ни печально для них, они, в отличие от Ленина, пытались делать революцию в белых перчатках.

«Что такое истинный кадет? — вопрошал в своих «Записках старого петербуржца» Л.В. Успенский и сам же отвечал: — Прежде всего все они были до мозга костей интеллигентами, даже интеллектуалами: полуполитическими деятелями, полупрофессорами. Настоящий кадет выглядел, да и в глубине своей был человеком хорошо образованным, человеком с хорошими теоретическими познаниями по части истории страны, Европы, мира...

Среди них были англофилы... Все они были несомненными западниками. Всюду — и на кафедрах университетов, и на думской трибуне — они стремились быть прежде всего «джентльменами»... Но при этом все они, начиная со своего идейного вождя и учителя Милюкова, оставались... «прекрасными теоретическими человеками»... Они превосходно разбирались в политике Древнего Рима, в эпохе Кромвеля, во всем, что рассказывали о прошлом их современники — историк Сеньбос или наши профессора-сеньбосы Виноградов и Платонов. Они были до предела «подкованными» во всем, что касалось прошлого — далекого и близкого. Но у них не было ни малейшего представления о реальных закономерностях современной жизни».