Корнелий Тацит - История

Лишь один историк эллинистического времени составляет исключение. Это Полибий (около 201-120 до н.э.), свидетель возвышения Рима как мировой державы и превращения Греции в римскую провинцию, первый в ряду греческих мыслителей, обслуживающих идеологию римской аристократии. Римское общество находилось еще в процессе восходящего развития, и Полибий возвращается к проблематике исторической причинности. Он объясняет успехи Рима прочностью его государственного строя, в котором смешаны элементы, свойственные и монархии, и аристократии, и демократии. Продолжателем Полибия являлся философ и историк Посидоний, о котором мы уже вспоминали в связи с "Германией" и "Диалогом" Тацита; его метод, по-видимому, оказал большое влияние на римских историков, начиная с Саллюстия.

В Риме годовые записи - "анналы" (annus - год) - существовали издревле. С конца III в. до н.э. стали появляться писатели - "анналисты", которые в форме погодной хроники рассказывали о событиях римской истории. Произведения эти преследовали политические цели; они были обращены к эллинистическому миру и писались по-гречески. Авторы их нередко являлись видными политическими деятелями. Художественных задач эти труды себе не ставили. Излагать историю для римских читателей, и притом в художественной форме, предоставлялось поэтам, которыми в это время могли быть только люди невысокого общественного положения.

Со средины II в. до н.э. римские историки стали пользоваться латинским языком, но по своему художественному уровню римская историография сравнялась с греческой только во второй половине I в. до н.э. (Саллюстий, Ливий и др.). Характерным для Рима осталось, однако, то, что историографическая деятельность продолжала привлекать к себе людей с государственным и военным опытом. Наряду с кабинетными литераторами вроде Тита Ливия в качестве историков продолжали выступать сенаторы, писавшие зачастую о тех событиях, в которых они лично принимали участие. Один историк продолжал повествование другого: Саллюстий примкнул к изложению более раннего историка Сизенны. Видный деятель времен Цезаря и его преемников Азиний Поллион близко примкнул к Саллюстию в своем рассказе о гражданской войне, приведшей к установлению империи. Правлению Августа был посвящен исторический труд Кремуция Корда. Судьба этого произведения свидетельствует уже о новых условиях историографической деятельности, наступивших в период империи. Автор был обвинен в том, что восхвалял убийцу Цезаря (Анналы, IV, 34-35). Сенат постановил сжечь его книги, и Кремуций Корд лишил себя жизни. Некоторые экземпляры, однако, сохранились, и книга впоследствии переиздавалась. Тем не менее традиция сенатской историографии не оборвалась. Ее продолжали консуляры Сервилий Нониан и Клувий Руф. Историки-сенаторы не уходили в глубокую древность и считали своей основной задачей рассказ о политических событиях сравнительно недавнего прошлого. Антикварные и культурно-исторические интересы были чужды им в отличие от историков "кабинетного типа" (scholastici). К этой последней категории после Тита Ливия принадлежали, по-видимому, 2 известных историка - Авфидий Басс в первой половине I в. и Фабий Рустик - во второй. Тацит, разумеется, обновляет традицию сенатской историографии.

* * *

"Программные" декларации Тацита во вступлениях к "Истории" и "Анналам" не выходят за рамки установившейся уже в течение столетий эллинистическо-римской историографической теории. От историка требуются два качества - красноречивое изложение и правдивость. В Риме, пока дело шло о временах республики, бывали выдающиеся историки, которые удовлетворяли обоим требованиям (История, I, 1). С установлением империи "эти великие таланты перевелись" (там же). Здесь звучат мотивы "Диалога об ораторах": политическая обстановка империи губительно действует на судьбы красноречия. Правдивость изложения тоже пошла на убыль, - сперва "по неведению государственных дел..., потом - из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним" (там же). Империя положила конец публичному обсуждению государственных вопросов в народном собрании и перенесла решение многих важнейших дел даже за пределы сената, в узкий круг советников принцепса. Тайный характер управления и отсутствие доступной документации ограничивали осведомленность историков, недостаток государственного опыта приводил к поверхностному пониманию событий. С другой стороны, правдивый рассказ был невозможен в атмосфере лжи, созданной императорским строем (ср. также: Анналы, I, 1). Противопоставляя себя предшествующим историкам империи, Тацит заявляет о своей неколебимой любви к истине (История, I, 1), обещает рассказывать "без гнева и пристрастия" (sine ira et studio - Анналы, I, 1), продолжая тем самым традиции республиканской историографии. Для "Истории" возможность правдивого изложения обеспечивалась политической обстановкой, установившейся при Траяне, - "когда каждый может думать, что хочет, и говорить, что думает" (История, I, 1); "Анналы" были посвящены более далеким уже временам.