Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Комитеты комсомола практиковали взаимоотношения такого типа и с рядовыми комсомольцами, и с райкомами. Вспомним, что, когда секретарь комитета комсомола Андрей организовывал систему политинформаций, он договаривался «по-дружески» не только с комсомольцами своей организации, но и с инструктором райкома (см. выше). Инструктор должен был согласиться, что выполнить на практике все порученные лекции Андрею вряд ли удастся, а значит, часть лекций будет существовать только на бумаге. Во время разговора инструктор не проговаривал свое согласие буквально, но подразумевал его.

В этих контекстах реальной «идеологической работы» не всегда можно было заранее разделить людей на своих и несвоих. Подчас такое разделение происходило лишь в конкретной ситуации, в конкретный момент, при конкретном взаимодействии с человеком. Причин тому было несколько. Во-первых, смысл любого дискурсивного события невозможно определить вне того или иного контекста в принципе. К тому же любой контекст не является чем-то раз и навсегда зафиксированным и полностью заранее определенным. Контекст — это не статичная сцена, на которой дискурсивное событие разворачивается, как пьеса в театре; контекст сам находится в непрерывном развитии и изменении, формируясь, в том числе, под воздействием непосредственного дискурсивного события, которое в нем разворачивается {200} . Некоторая открытость и непредсказуемость любых дискурсивных событий имеет особое отношение к комсомольским ритуалам, в которых одни и те же идеологические высказывания могли интерпретироваться по-разному: в одних случаях буквально, а в других — только на уровне формы. Эти ритуалы были не статичными пространствами, в которых произносились авторитетные фразы, а динамичными и противоречивыми процессами, смысл которых не был заранее определен.

Случай, который произошел в комитете комсомола научной библиотеки в начале 1980-х годов, демонстрирует эту динамику идеологических ритуалов. Одному молодому библиографу, выпускнику кафедры классической филологии Ленинградского университета, предложили перейти на работу в качестве преподавателя латыни в духовной академии. Для советского человека переход на работу в религиозное учреждение был событием крайне неординарным. Такой шаг означал относительное «выпадение» человека из идеологического контекста повседневности и уход его в мир, к которому государство, несмотря на определенную терпимость, все же относилось с подозрением и враждебностью. Поскольку данный библиограф был комсомольцем, райком обязал комитет комсомола библиотеки провести с ним беседу, проверить его идеологическую благонадежность и представить рекомендацию о целесообразности «показательного» исключения этого человека из рядов ВЛКСМ [105].

Вначале члены комитета комсомола были расположены к молодому библиографу положительно. Он был «нормальным человеком» и совсем не казался набожным. В преподавании латыни они ничего плохого не видели, особенно для специалиста по классической филологии. Более того, его знание латыни и классической литературы вызывало у них уважение. Однако мнение членов комитета неожиданно для них самих поменялось в процессе собеседования с этим человеком. Ирина вспоминает это событие (курсив мой):

Сначала нам не хотелось исключать его из комсомола. Лично у меня его эрудиция и интересы всегда вызывали уважение. Было очевидно, что с дипломом по классической филологии преподавать латынь в [духовной] академии ему будет намного интереснее, чем заниматься однообразной работой библиографа. Но в процессе беседы возникла проблема. Этот человек не хотел разговаривать с нами как с нормальными людьми. Он повел себя вызывающе, всячески пытаясь показать, что ему абсолютно плевать на наше мнение. И в общем, все мы, члены комитета, неожиданно для себя, начали на него нападать. Кто-то назвал его предателем родины, кто-то спросил с издевкой: «Ну а если бы тебе предложили работу в ЦРУ, ты бы тоже согласился?» Это, конечно, было идиотским сравнением. Ну при чем тут ЦРУ? Но после этих слов мы как-то все вместе набросились на этого парня. Все наше расположение к нему улетучилось {201} .

Представители райкома, требовавшие провести это обсуждение в комитете комсомола, прекрасно сознавали, что оно является проформой, так как независимо от тона, в котором оно пройдет, и от его результатов райком уже заранее решил исключить этого молодого человека из комсомола. Непосредственные участники собеседования — члены комитета комсомола библиотеки — тоже понимали, что райком, скорее всего, будет принимать решение независимо от них. Частично по этой причине они собирались свести его собеседование к дружеской беседе и не акцентировать внимание на возможном исключении молодого человека из комсомола, показав себе и этому человеку, что они его в принципе прекрасно понимают и что все они являются своими. Члены комитета не предполагали того смысла, который этот идеологический ритуал приобрел в процессе встречи, когда члены комитета неожиданно для себя самих переориентировались с перформативного смысла авторитетного дискурса (с воспроизводства чистой формы ритуала, при наделении его своими новыми смыслами) на констатирующий смысл (непосредственный буквальный смысл высказываний на авторитетном языке), которому они обычно не придавали слишком большого значения.