Алексей Юрчак - Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение

Люба, 1958 года рождения (см. выше), столкнулась с тем, как работали ленинские зачеты, в роли секретаря комитета комсомола школы в 1973 году, в самом начале внедрения этой системы [102]. Люба вспоминает:

Была система ленинских зачетов. Надо было как бы переаттестацию проводить каждому комсомольцу. Каждому человеку задавали вопросы. Причем круг вопросов был отрепетирован заранее, чтобы мы, комсомольские работники, не попали впросак, чтобы быть уверенными, что мы сами знаем ответы….Мне сказали: «Ты будешь проводить зачет» — и дали мне список вопросов и ответы к ним, которые я выучила. Но, естественно, эти ленинские зачеты быстро стали показными. И единственный вопрос, который меня попросили задавать в старших классах, как секретаря комсомольской организации, был вопрос: «Что такое БАМ?» Они все были подготовлены. Просто собирали весь класс и говорили: вам будет задан вопрос, что такое БАМ. Так вот, это — Байкало-Амурская магистраль. Все. И больше не надо было ничего говорить. Ни там, где эта магистраль строится, ни на каком съезде комсомола было принято постановление ее строить. Надо было только расшифровать название, о чем всех заранее предупредили {198} .

Важно было в принципе удостовериться, что человек понимает необходимость соблюсти ритуал и относится к членам комитета как к своим — то есть готов «сдать» зачет, прослушав, что именно его якобы спросили и что именно он якобы ответил. Большинство людей это понимало, действовало соответственно и «проходило» зачет без всяких проблем. В таком случае этот ритуал сводился на практике к воспроизводству формы зачета, в то время как буквальный смысл идеологического экзамена, ради которого ритуал зачета создавался, был почти полностью потерян. Однако, если человек не участвовал в ритуальном воспроизводстве формы — либо «из принципа», либо по безалаберности, — комитет комсомола мог наказать его тем, что начинал трактовать идеологические формальности буквально, требуя, чтобы человек действительно прошел всю процедуру зачета до мелочей и чтобы был составлен реальный отчет об этой процедуре. Иными словами, комсомольский комитет мог начать придерживаться именно констатирующего смысла авторитетных высказываний и ритуалов, который в других случаях он обычно игнорировал. По словам секретаря комитета комсомола НИИ Андрея (см, выше),

почти все молодые люди в нашем институте были своими… Они понимали, что система включала в себя множество совершенно бессмысленных вещей. Поэтому наш комитет старался не мучить ни себя, ни других ненужными поручениями, Однако, если человек был слишком ленив или вел себя излишне вызывающе, мы следовали ритуалу, призывали его измениться, а в крайнем случае давали ему выговор {199} .

Аналогично действовал комитет комсомола научной библиотеки. Ирина объясняет: «Отношение комитета к рядовому комсомольцу зависело от того, как этот человек относился к нам [членам комитета]». Проблема могла возникнуть, если действия человека создавали неприятности членам комитета или человек вел себя вызывающе и отказывался относиться к членам комитета как к своим. Например, рассказывает Ирина,

если при поступлении на работу комсомолец забывал или не хотел вставать на учет в комсомольской организации [103]библиотеки, мы вызывали его в комитет. Если он нам грубил, мы легко могли сделать ему официальный выговор или даже отправить его документы в райком для дальнейшего рассмотрения. Но если человек приходил и говорил по-дружески: «Ребята, поймите, закрутился с делами, не успел зарегистрироваться», — мы его понимали и прикрывали [104].

В данном случае «разговаривать по-дружески» и «относиться как к нормальным людям» означало, с одной стороны, понимать трудности положения, в котором находится другой человек, и пытаться их не усугублять, а с другой стороны, понимать, что основная часть идеологических ритуалов — это всего лишь необходимая проформа, благодаря формальному соблюдению которой может существовать «нормальная жизнь». Это двоякое понимание было важным критерием принадлежности к своим.

Как видно из примеров, следование авторитетному дискурсу на уровне не только формы, но и буквального смысла могло использоваться комитетом в качестве мер воздействия на тех, кто отказывался от участия в чисто формальной процедуре, принятой между своими. Причем зачастую исключение из круга своих было не менее, а порой и более ощутимым наказанием, чем выговор по комсомольской линии. Заметим, что в описанных случаях идеологический институт (комитет комсомола) осуществлял неформальное (то есть неидеологическое) наказание человека (лишал его принадлежности к своим), но делал это посредством использования власти, которую этому идеологическому институту делегировало государство. Неформальное наказание осуществлялось путем применения формальных процедур. Вообще, в контексте комсольской деятельности создание всевозможных сообществ своих и воспроизводство принадлежности к ним рядовых комсомольцев происходило через использование делегированной власти государства — правда, использования ее таким образом, который государство не предполагало.