- ...Провка Силантьев - тать. Украл господскую утку, значит, казни достоин. Неповадно чтоб другим было шишевать-то. Я поручика не нашел, потому сам указал дать Провке двадцать батогов. А еще бы надо убыток вдвое увеличить - доправить, чтоб по закону-то было.
Прапорщик, дворянский сын, был здоровенный увалень с огромной, как котел, головой и тупым взглядом бесцветных свиных глаз, весь налитый дикой, необузданной силой. От Панфилова не укрылись свежие ссадины на крутых кулаках: снова дал волю рукам Кондратий.
Капитан дернул себя за ус.
- Ты вот что... Насчет поручика неправду молвишь. Он в ту пору в роте находился, право дело.
Глазки Песковского загорелись лютой злобой:
- Брешет все собачий сын! У моего родителя в задворниках1 жил, а теперя - поручик. Он передо мной шапку ломать должон.
Панфилов устало прислонился спиной к стене. Душно в избе, воняет прокисшими щами, гнилой капустой. Сколько им еще стоять в деревне - один бог ведает. Выборный полк Аггея Алексеича Шепелева2, в который входит рота Панфилова, плетется где-то с обозом, отстал, растянулся по дорогам и гатям поморских лесов. Ждать да догонять - хуже нет. От безделья солдаты начинают лихо чинить, в татьбу ударились. Урядники3 самовольствуют. Онисим оглядел прапорщика: этот - тоже. Из захудалого рода, а спеси поверх головы. Вслух сказал:
- Тебе, Кондратий, ведомо, как роте урядниками устроенной быть и что надо поручику и прапорщику помнить. А чтобы сие засело в башке накрепко, повторю. Капитану, то есть мне, приказано о солдатах своих пещися4 и беречь их, как отцу детей своих, поручику - остереганье и труды, тебе же знания и смелость поручаются. Потому в роте у меня не будет, чтоб заднее на перед ворочали, а лошадь позади телеги впрягали.
Песковский, наморщив низкий лоб, соображал:
- Это я-то телега, выходит...
Панфилов с досады крякнул, встал, застегивая мундир на множество мелких деревянных пуговиц, проговорил:
- Неумен ты, Кондратий, право дело. Прапорщик - при знамени, сиречь при прапоре, и до солдатов ему заботы нет. И коли капитан и поручик в лицах есть, не доводится тебе ни словом, ни делом солдатами владеть, пусть хоть боярин ты. И запомни, - он слегка стукнул костяшками пальцев в лоб Песковскому, - зол нынче солдат, жалованье ему задолжали, а что и платим, то медными деньгами. Так что же доправлять с них будем? Ступай-ка к себе. Да поручика чтоб слушаться непременно!
Глядя вслед Песковскому, думал: "Никак не могут в толк взять, что полки нового строя - не стрелецкое сборище, не дворянская конница. Устава не ведают. Чванятся родством. Случись воевать теперь же - сраму не оберешься".
Опять вдали врассыпную ударили выстрелы.
"Худо стреляют, право дело. Надо бы сходить глянуть: порох зря переводят".
Панфилов прицепил к поясу короткий палаш, надел медный шишак1 и шагнул за порог. В сенях на табурете сидел немолодой солдат, узкоплечий, с орлиным носом и цыганскими глазами. Звали его Лункой, родом из Архангельска. Был он сметлив и расторопен, и капитан держал его при себе для разных поручений. Лунка вскочил с табурета, поклонился, сняв круглый шлем.
- Пройдусь по караулам, а ты займись, чем хочешь, - сказал ему Панфилов.
С воинской службой Панфилов давно связан. Мужицкого роду-племени, был он в драгунах, в рейтарах, ныне дослужился до капитанского чина пехотной роты. Бояре да дворяне по своей воле в солдатские полки и вовсе не идут, уж разве только те, кому самому не вооружиться и людей не выставить Смотрят они на солдат, как на быдло, на смердов, черных лапотников. А куда они гожи без мужиков-то? Государь велит в офицеры иноземцев ставить, а те русского человека не иначе как свиньей кличут и - чуть что - за трость да по мордам. В полку Аггея Алексеевича Шепелева иноземца ни одного нет. Полк выборный, набранный из других полков, и состоит сплошь из людей северных городов и сел. Все урядники - русские. Одно нехорошо: попадаются среди них дубины вроде Песковского - всю обедню портят. Оно конечно, драть солдата надо, чтоб строгость чуял, но делать сие следует в меру, по заслугам, и поручать нужно наказание тому, кто для этой цели уставом определен...
Чтобы сократить путь и незаметно подойти к караулам, он пошел огородами, подлезая под изгороди и вызывая лютый брех цепных собак. Так, сопровождаемый собачьим лаем, и добрался до околицы. Вот тебе и незаметно! Однако, перевалив через последнюю изгородь, он чуть не наступил на спящего в лопухах солдата. Копейщик безмятежно посапывал. Лопухи закрывали почти все его лицо, виднелась только кудлатая борода, в которой безнадежно запуталась зеленая гусеница. Тяжелые руки с мозолистыми ладонями хлебопашца были раскинуты, могучая грудь под кургузым грубого сукна мундиром, сшитым на манер немецкого колета2, вздымалась ровно.
Читать дальше