Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.1

Что это должно значить и на чьей стороне автор, непонятно.

Картина, ради которой я, собственно, приехал, тоже оказалась вовсе не про героизм или красоту самопожертвования, а про зачарованность смертью. Девушку (это Надежда Сигида, которая заранее объявила, что для нее порка равнозначна смертному приговору) охранники ведут на экзекуцию. Она идет без сопротивления, даже руки не связаны. Похожа на гоголевскую Панночку. Мороз по коже.

«Сигида (Карийская трагедия)». Очень странная картина.

Было что-то подозрительное, интимно-доверительное в отношении пролетарского художника к смерти. Я окончательно убедился в этом, изучив поразительный документ «Изъявление моей воли по поводу моего погребения», вывешенный за стеклом (не поленитесь, прочтите):

Смерть матерьялиста. Что он в пункте IV просит положить ему на грудь? Палитру?

В общем, изрядно заинтриговал меня «первый народный художник республики».

Умер он действительно внезапно. И произошло это, представьте, в тот момент, когда Касаткин показывал публике свою последнюю работу — «Карийская трагедия». Вот почему, выходит, так страшно смотреть на девушку с картины. Это художник не Надежду Сигиду, а лик собственной смерти написал:

chudakovataia

Изображение девушки действительно очень страшное и мистическое. Правда, как Панночка. Кажется, что она после смерти этих мучителей будет преследовать..

9.03.2011

Одно время я коллекционировал диковинные биографии. Думал, пригодятся — это ж приключенческий роман, изготовленный самой природой. Но потом я понял, что для беллетристики подобный материал мало пригоден. Жизнь, если уж начнет придумывать необычные сюжеты, то наплюет на художественную правду и накуролесит такого, что попробуй вставь в роман — читатель не поверит.

Как-то раз я поэкспериментировал с биографией корнета Савина, но во имя правдоподобности пришлось сильно выхолостить и проредить подлинные похождения гениального прохиндея. Было безумно жалко. Триллеры, сочиненные историей, хороши не для беллетристики, а для нон-фикшн. Их приукрашивать — только портить.

Меня особенно завораживают судьбы тех неординарных личностей, которые при жизни находились в центре внимания и были, так сказать, записными ньюсмейкерами, но стоило им сойти со сцены, как их тут же забывали. Это люди, производившие много шума, ярко блиставшие, бывшие на виду и на слуху; их финал часто тоже трескуч и эффектен, как фейерверк. Но огни погасли, эхо стихло — и ничего не осталось.

Таковы большинство прославленных авантюристов 18 столетия, но в сведениях, дошедших до нас из той домассмедиальной эпохи, слишком много мифического и недостоверного. Мы не знаем, чему верить и чему не верить, когда читаем о невероятных эскападах графа Сен-Жермена, шевалье д’Эона или Морица Беньовского. Однако начиная со второй половины 19 века в Европе и Америке пресса регистрирует всё более или менее примечательное практически в режиме он-лайн, притом с разных сторон зрения, поэтому почти каждый факт легко проверить.

Предлагаю вашему вниманию краткое описание краткой жизни человека, про которого я когда-то подумывал написать книжку, а потом растащил его судьбу и черты характера на десяток разных персонажей.

Это был красавец, смельчак, дерзкий прожектер, заправский дуэлянт, краснобай и баламут — в общем, гремучая смесь Толстого-Американца, Ноздрева, Рокамболя, Долохова, тележурналиста Невзорова и Неуловимого Джо (который, как известно, получил свое прозвище, потому что на кой он, дурак, сдался его ловить).

Знакомьтесь: Антуан-Амедей-Мари-Венсан Манка-де-Валламброза маркиз де Морес и де Монтемаджиоре (современники обычно называли его более лапидарно — маркиз де Морес).

Потомок осевших во Франции итальянских и испанских аристократов, он родился в 1858 году, в 20 лет окончил Сен-Сир (этот выпуск получил название «Плевненского» в честь взятия русскими грозной крепости). Немного послужил в Алжире, но военной карьеры не сделал. Кажется, помешала первая из его бесчисленных дуэлей, а может быть, надоело жить в глуши на скудное офицерское жалованье.