Борис Акунин - Любовь к истории (сетевая версия) ч.1

Как все-таки хорошо, что российские антисемиты обременены идеалистическими предрассудками в меньшей степени, чем французские жидоморы столетней давности. Никто из наших арийцев не был фраппирован, единомышленники отнеслись к маневру редактора с полным пониманием, и Александру Проханову не пришлось спасаться от гнева товарищей бегством в Африку, где его, не дай бог, еще зарубили бы кривыми саблями арабы (тоже, между прочим, семиты).

marinagra

«Но, черт побери, какая жизнь и какая смерть!» Гнусная жизнь, заслуженная смерть! Отвратительный тип! Хорошо, что он родился не в наше время, а пораньше. Сейчас он бы нагадил гораздо больше!

shiloves1

Меня всегда завораживала жизнь людей на стыке эпох. Представить себе человека, жившего в сословном обществе, ходившего в напудренном парике и чулках, пережившего революцию, наполеоновскую эпопею, восстановление монархии, ещё одну революцию, дожившего до паровозного сообщения и изобретения радио, — почти невозможно. Но ведь было!

backvocal

Есть у таких людей одно качество, которое вызывает уважение: бесстрашие. Готовность отстаивать свои идеалы, какими бы дурацкими они ни были, не щадя живота своего, не может не восхищать. С его внешностью и эдакими гусарскими замашками безусловно был любимцем женщин.

13.03.2011

Что такое землетрясение, я знаю. Однажды, много лет назад, я сидел в читальном зале японского университета, что-то читал или выписывал. Когда я погружен в какое-нибудь дело, окружающему миру довольно трудно до меня достучаться. А тут никто и не стучал. Наоборот, стало очень тихо, даже для читального зала. Я что-то такое почувствовал, поднял голову и увидел, что все японцы сидят с застывшими лицами и будто прислушиваются. Уж не знаю, по каким приметам они поняли. Вероятно, это достигается опытом. Помню, что воздух был странный. Словно застыл и уплотнился.

Пауза эта, вероятно, длилась секунду или две. Потом внезапно… как бы это описать… Ну, представьте, что в стену дома ударил гигантский отбойный молоток. Примерно такая частота и сила была у толчков. С улицы доносился звон — это сыпались оконные стекла. Я хотел приподняться со стула — не смог. Пришлось даже ухватиться руками за стол. Задрал голову и увидел, как на верхней полке медленно едут к краю красивые сине-золотые тома «Британники». Сейчас посыплются на голову. И даже не прикроешься — пальцы вцепились в край стола и не желают разжиматься. Кажется, я подумал, что моя гибель будет глубоко символична: груз знаний наконец проломит мне башку. Хотя наверное, это я потом, задним числом, придумал и убедил свою память. Вот, мол, какой я молодец, даже в минуту опасности способен иронизировать. Но совершенно точно помню, как с чувством снисходительного превосходства я смотрел на японских студентов, когда они, едва лишь прекратилась тряска, бросились к выходу. Чего уж теперь-то драпать, когда всё закончилось? Чистой воды истерика. Но один из японцев вернулся и объяснил мне, чурке круглоглазому, что очень часто перед главным толчком бывает предварительный. И если предварительный толчок такой силы, то надо поскорей уносить ноги. Тогда я дунул вслед за всеми. Нам повезло, второго толчка не последовало. И вообще то землетрясение было не из великих — всего пять с половиной баллов. Погибли тридцать человек. А что такое 8,9 баллов, как в префектуре Мияги, это я даже не могу вообразить.

Я тут два дня писал письма друзьям и знакомым, чтобы узнать, всё ли у них в порядке.

У моих японских друзей и знакомых, слава богу, всё в порядке. Никто из них не живет на северо-восточной окраине страны, где находится эпицентр несчастья. Столичные жители ничего кроме временных неудобств не испытали. Например, один мой друг написал, что они с женой поехали на машине забирать ребенка после школы (транспорт ведь не работал) и вернулись домой лишь утром, проведя в пробках 11 часов. А еще в мейле говорилось (мой друг — литератор, мы иначе не умеем), что случившееся — лишнее напоминание о шаткости бытия, в самом буквальном смысле.

Вчера мир был таким:

Я думаю, что японцы шаткость экзистенции ощущают гораздо острее других наций. В этом, возможно, и заключается их детерминанта. Люди, выросшие в нормальных странах, в большей степени наделены инстинктивным ощущением незыблемости бытия. Потому что, в конце концов, под ногами — земная твердь, уж она-то, матушка, не выдаст. Если же земля не мать, а мачеха, то и всё остальное становится каким-то зыбким, ненадежным.