Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Поздней в «Записках из подполья» Достоевский назвал столицу Петра ««самым отвлечённым и умышленным городом» [19. Т 5. С. 101], но и сам, на страницах своих романов, создал не менее «отвлечённый и умышленный» город. Разница была лишь в том, что император стремился показать, какой, по его мнению, должна стать Россия, а писатель хотел показать, какой она быть не должна.

И люди, населяющие этот город, оказывались ничем не лучше него самого. Главный герой «Обыкновенной истории», едва приехав из глухой провинции, тут же был поражён тем, что прохожие «так взглядом и сталкивают прочь с дороги, как будто все враги между собою» [18. С. 36]. А Свидригайлов из «Преступления и наказания» даёт петербуржцам и вовсе уничижительную характеристику: «Это город полусумасшедших» [19. Т. 6. С. 357]. Почему? Да потому что «редко где найдётся столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека…» [19. Т. 6. С. 357]. А ещё потому, что, когда всего лишь раздаются звуки шарманки, Калиновичу, герою «Тысячи душ» Алексея Писемского, сразу кажется, «что это плачет и стонет душа человеческая, заключённая среди мрака и снегов этого могильного города» [31. Т. 3. С. 237].

Неслучайно ещё с пушкинских времён петербургской литературе приглянулись бледно-жёлтые тона фасадов столичной архитектуры, олицетворявшие цвет мировой имперской традиции. Ведь «жёлтым домом» в России всегда называли психушку! «…В 1779 г. на территории. бывшей усадьбы <���Артемия Волынского> были возведены шесть корпусов одной из первых в России городских больниц. Больницу назвали Обуховской — от Обуховского моста через Фонтанку, возле которого она появилась. В состав Обуховской больницы входил так называемый Дом призрения для умалишённых — первое в Петербурге да и во всей России учреждение подобного рода. Первоначально Дом призрения был выкрашен в традиционный для тогдашнего Петербурга жёлто-песочный цвет. Но именно он стал решающим признаком для фольклорного названия этого заведения — “Жёлтый дом” [35. С. 360].

И вот уже Раскольников обитает в «жёлтой каморке» [19. Т. 6. С. 35], Алексей К. Толстой селится в доме, который «был — никто не усумнится в этом, — / Как прочие, окрашен жёлтым цветом» [37. Т. 1. С. 512]. А потом, словно по наследству, и у Александра Блока «в соседнем доме окна жёлты» [11. Т. 1. С. 209], и у Иннокентия Анненского «Жёлтый пар петербургской зимы / Жёлтый снег, облипающий плиты…» [6. С. 152], и у Саши Чёрного «вырывается мутным снопом / жёлтый пар, пропитанный шерстью и щами.» [40. С. 162].

В общем, жить в северной столице совершенно невозможно.

Однако апофеозом антипетербургской направленности в русской классике 1820–1880-х годов можно считать стихотворение Некрасова «Утро», в котором все кошмары любого большого города собраны воедино:

При этом, по Некрасову, когда дворники «железной лопатой. мостовую скребут», никакой радости, что дорога будет чистой, только — «жутко нервам». И вообще «здесь не страдать мудрено». Автор даже не замечает, что последняя строфа окончательно низвергает поэзию до уровня обыденной газетной карикатуры:

Параллельные заметки. В петербургской литературе XIX века крайне трудно отыскать героя, который бы обрёл счастье. В этом отношении любопытно проследить судьбы героев романа Крестовского «Петербургские трущобы»: все они умирают (чаще не своей смертью) или на казённый счёт отправляются осваивать Сибирь. И только двое — супруги Бероевы — находят-таки своё счастье. Но не в Петербурге и не в России. Они уезжают в Америку; видимо счастливыми, по мнению автора, можно стать только там.

«Все мы вышли из гоголевской “Шинели"» — эта фраза Достоевского известна всем. Между тем Фёдор Михайлович никогда ничего такого не говорил. На самом деле это крылатое выражение принадлежит французскому критику Эжену Вогюэ и вошло в употребление после неточного перевода его книги «Современные русские писатели. Толстой-Тургенев-Достоевский», изданной в России в 1887 году [8. С. 418]. Да и не мог Фёдор Михайлович такое сказать. Афоризм, хотя и красив по форме, совершенно неверен по сути. Русские писатели XIX века, включая и самого Николая Васильевича, вышли из произведений Пушкина. Точней — из его петербургских произведений. Блок сформулировал эту мысль так: «"Медный всадник”, — все мы находимся в вибрациях его меди» [10. С. 169].