Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Параллельные заметки . Что говорить о простых смертных, если даже второе лицо государства светлейший князь Александр Меншиков не знал грамоты. Как установил один из крупнейших знатоков петровской эпохи Николай Павленко, «среди десятков тысяч листов не обнаружено ни одного документа, написанного рукою князя. Не попадались и следы правки составленных документов. Документы сохранили лишь подпись Меншикова, всегда одинаковую» [17. С. 15]. Всё, включая дружеские записки царю-благодетелю и письма жене, первый генерал-губернатор Санкт-Петербурга «доверял» излагать на бумаге своим многочисленным канцеляристам. В описи его личного имущества, составленной при аресте, нет ни одного упоминания о каких-либо письменных принадлежностях.

Тем не менее, Меншиков был удостоен диплома Лондонского Королевского общества (британской академии наук). В дипломе говорилось: «Все мы исполнились радостью, когда дали знать нам, что Ваше Превосходительство по высочайшей просвещённости, особому стремлению к наукам, а также вследствие любви к народу нашему желали бы присоединиться к нашему обществу. Мы собрались, чтобы избрать Ваше Превосходительство, при этом мы единогласны». Подлинность сего документа, датированного 15 октября 1714 года, удостоверяла подпись: «Исаак Ньютон».

Что касается художественной словесности, то её при Петре I вообще почти не существовало. Первая петербургская книга вышла в 1713 году — «Книга Марсова», «издание, в котором были собраны (в сопровождении многочисленных гравированных планов баталий) реляции обо всех сражениях Северной войны» [12. С. 90]. В дальнейшем, до самой смерти Петра, столичная типография крайне редко печатала художественную литературу: по подсчётам книговедов, от 0,2 до 4 % всех изданий [30. С. 6].

Приводя эти данные, автор монографии «Литературная культура Петровской эпохи» Сергей Николаев ссылается на авторитетные мнения специалистов за последние сто с лишним лет. А. Пыпин (1898): «Время Петра Великого не создало своей литературы в художественном направлении». В. Перетц (1922): «…литература его времени отличается скудостью». Д. Чижевский (1960): это — «литературный вакуум». Д. Лихачёв (1973): «Это самая “нелитературная" эпоха за всё время существования русской литературы» [30. С. 4].

«Среди причин. “литературного вакуума”, — пишет С. Николаев, — не последнее место занимает. упадок, симптомами которого были. ухудшение стиля и деградация литературного мастерства, дилетантизм и падение престижа литературной работы. Однако важнее, наверное, другая причина: эпоха, декларативно заявившая о разрыве с традицией, сохранила в литературе старый механизм её существования, структуру древнерусской литературы» [30. С. 6]. С таким объяснением согласиться трудно. Пожалуй, ключевое значение имело как раз падение престижа художественной литературы, исходившее от новой власти. Будь этот престиж высоким, наверняка очень быстро народились бы и новый механизм, и новая структура, и новый стиль. Однако о престиже не могло быть и речи. В 1718 году Пётр издал указ, запрещавший писать, запершись, — ослушание или недонесение на ослушника карались смертной казнью. Какое уж тут творчество, когда даже за испачканные в чернилах пальцы можно было отправиться на эшафот?!

Параллельные заметки . Российские власти почти всегда относились к пишущим, по меньшей мере, подозрительно. Ведь любое даже просто неосторожное слово, зафиксированное на бумаге, — документ, а документ — это вещдок! Вот всего два свидетельства на эту тему. Первое принадлежит историку Евгению Анисимову: «В XVIII веке было небезопасно вообще писать что-либо вроде дневника и тем более переписываться: за письмами шла настоящая охота. Кроме того, в почтовой переписке всегда видели способ связи шпионов» [4. С. 113]. Второе — из книги Владимира Томсинова о Михаиле Сперанском: в 1819 году, то есть уже при просвещённом Александре I, нижнеудинский исправник Лоскутов, узнав о приезде нового генерал-губернатора Сперанского, «загодя и по-своему готовился к нему. Он заранее отобрал у населения своего уезда чернила, бумагу и перья, сложив эти приспособления для писания жалоб в волостных управах» [38. С. 322].

В общем, первые литературные произведения, в которых речь шла о Петербурге, возникли только спустя четверть века после смерти основателя города, в середине XVIII столетия. И то были исключительно оды. Даже в тех случаях, когда стихотворцы — Антиох Кантемир, Василий Тредиаковский, Александр Сумароков, Гавриил Державин и другие — отступали от жанрового канона, одический стиль всё равно явственно проступал чуть не в каждой строке.