Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Опять-таки: и в те дни до погромов не дошло. Агенты СД, поставлявшие своему командованию достаточно полную информацию о положении в Ленинграде, вынуждены были признать, что антисемитизм в осаждённом городе так и не вышел за рамки ругани в магазинных очередях и на улицах. Н. Ломагин считает, что «эвакуация большей части еврейского населения сама собой сняла остроту этой проблемы» [21. Т. 1. С. 22]. Однако на самом деле причина, думаю, была в том, что ленинградцы очень быстро убедились: оставшиеся в городе евреи испытывают неимоверные тяготы начавшейся блокады наравне с остальными. Недаром говорят: смерть уравнивает всех.

Последний социальный катаклизм — на рубеже 1990-х годов, когда произошёл развал СССР, — вновь вызвал резкий рост юдофобских настроений. Ленинградское отделение пресловутого общества «Память» и его сторонники развернули бешеную энергию: страстные митинги, грязные газетки, листовки с призывами к еврейским погромам встречались то тут, то там. Но на волне массовых демократических устремлений той поры антисемитские призывы не нашли — да и не могли найти — широких сторонников. Не было не только погромов, но даже отдельных открытых эксцессов на межнациональной почве. Единственное, чего добились тогда антисемиты, так это самой мощной в истории города волны еврейской эмиграции, которая, впрочем, была вызвана не только и не столько страхом, сколько впервые появившейся возможностью беспрепятственного выезда из России.

Параллельные заметки . Наибольшее межэтническое согласие царило всегда в среде петербургских национальных меньшинств. Вот как, например, рассказывает об этом в своих мемуарах Александр Бенуа: «В Петербурге… дедушка (Луи Жюль, приехавший из Франции в Россию в 1794 году и основавший здесь русский род Бенуа. — С. А.) женился … на фрейлен Гроппе, происходившей от одной из тех многочисленных немецких семей, которые при всей скромности своего общественного положения образовывали как бы самый фундамент типичной петербургской культуры. Прибавлю для характеристики самого дедушки и бабушки, что, по заключённому при их вступлении в брак договору, всё их мужское поколение принадлежало католической церкви, всё же женское — лютеранству (каковым было вероисповедание самой бабушки). Эта религиозная разница нисколько не отразилась на сердечности отношений между братьями и сёстрами, и скорее именно ей следует приписать ту исключительную широту взглядов, ту веротерпимость или, точнее, “вероуважение”, которыми отличался мой отец, да и вообще все члены семьи Бенуа» [6. Т. 1. С. 31–33]. И далее: «В отце … не было и тени какого-либо ханжества или однобокого фанатизма. Веря безоговорочно во всё то, чему учит католическая церковь, он в то же время крестился на все православные храмы, а когда ему случалось присутствовать при каком-либо богослужении в них, то он и подтягивал вполголоса певчим, так как с академических времён знал все русские обрядовые песни и напевы. С великим почтением он относился также к лютеранским реформаторским священнослужителям, а также к представителям еврейства» [6. Т. 1. С. 43].

Мир и согласие, столь характерные обычно внутри петербургских национальных меньшинств, нельзя объяснить исключительно семейным, религиозным воспитанием или чаще встречавшейся в этих кругах более высокой бытовой культурой. Немалое значение имела и вполне естественная корпоративность людей, которые ощущали себя меньшинством. По той же причине, к примеру, в советские времена в республиках Прибалтики почти полностью отсутствовал антисемитизм, а грузинские и армянские студенты, несмотря на печально известную напряжённость между этими народами, обычно мирно уживались друг с другом в общежитиях московских и ленинградских вузов.

Существует расхожее мнение, что в разумно устроенных империях разные народы живут мирно и даже обладают преимуществами — в виде большей защищённости от внешних врагов, использования больших инновационных средств для развития экономики, расширения культурного пространства, доступа к лучшим вузам, возможности карьерного роста и т. д. Но идеальных империй, как и вообще идеальных государств, не бывает. Поэтому во всех империях, едва ослабевает центральная власть, народы начинают стремиться к отделению и объявляют себя суверенными государствами. В итоге ещё вчера, казалось бы, прочная имперская конструкция разваливается, и хорошо, если при этом удаётся избежать кровопролития.