Сергей Ачильдиев - Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы

Откровенный русский шовинизм дворяне впитывали ещё за школьной партой. Далеко не рядовой ученик, великий князь Александр Михайлович, племянник Александра II, рассказывая о своих учителях, писал в «Книге воспоминаний»: «Французы порицались за многочисленные вероломства Наполеона, шведы должны были расплачиваться за вред, причинённый России Карлом XII в царствование Петра Великого. Полякам нельзя было простить их смешного тщеславия. Англичане были всегда “коварным Альбионом”. Немцы были виноваты тем, что имели Бисмарка. Австрийцы несли ответственность за политику Франца Иосифа, монарха, не сдержавшего ни одного из своих многочисленных обещаний, данных им России. Мои “враги” были повсюду. Официальное понимание патриотизма требовало, чтобы я поддерживал в своём сердце огонь “священной ненависти” против всех и вся» [3. С. 77–78].

Особую лепту в такое воспитание вносила православная церковь. «Не моя вина была, что я ненавидел евреев, поляков, шведов, немцев, англичан и французов… — признавался в той же книге великий князь Александр Михайлович. — До того, как войти в общение с официальной церковью, слово “еврей” вызывало в моём сознании образ старого, улыбавшегося человека, который приносил к нам во дворец в Тифлис кур, уток и всякую живность. Я испытывал искреннюю симпатию к его доброму, покрытому морщинами лицу и не мог допустить мысли, что его праотец был Иуда. Но мой законоучитель ежедневно рассказывал мне о страданиях Христа. Он портил моё детское воображение, и ему удалось добиться того, что я видел в каждом еврее убийцу и мучителя. Мои робкие попытки ссылаться на Нагорную Проповедь с нетерпением отвергались: “Да, Христос заповедал нам любить наших врагов, — говаривал о. Георгий Титов, — но это не должно менять наши взгляды в отношении евреев”. Бедный о. Титов! Он неумело старался подражать князьям церкви, которые в течение восемнадцати веков проповедовали антисемитизм с высоты церковных кафедр» [3. С. 76–77].

Бациллой антисемитизма были поражены даже иные всеми почитаемые священнослужители. Так, 26 ноября 1906 года Иоанн Кронштадтский, выступая в Михайловском манеже Петербурга на предвыборном собрании Союза русского народа, говорил: «Честь и слава А.И. Дубровину (известный черносотенец, один из основателей «Союза русского народа» и редактор черносотенно-антисемитской газеты «Русское знамя»; один из наиболее усердных организаторов еврейских погромов. — С. А.). Он воочию показал петербургским жидам, либеральным демократам и прочим рептилиям графа Витте, что время их миновало, что началась у нас народная эра, что собрался народ, что “Русь идёт"» [14. С. 422]. Потом, летом и осенью 1919 года, с этим лозунгом «Русь идёт!» погромщики из Добровольческой армии вырезали население еврейских местечек на Украине.

Параллельные заметки . Императорская Россия, начав при Петре с открытия всех границ для иностранцев, желающих переселиться в Россию, преклонения перед их порядками, модами, языком, закончила квасным патриотизмом, еврейскими погромами и откровенным черносотенством, во главе которого стояли полуофициально великий князь Николай Николаевич и неофициально сам Николай II. Аналогичный путь прошла коммунистическая Россия: при Ленине она начала с «пролетарского интернационализма», чтобы при Брежневе-Андропове-Черненко закончить русским великодержавным шовинизмом с русификацией имперских окраин, ограничениями в приёме на работу и учёбу по национальному признаку и, под самый занавес советской власти, реальной угрозой еврейских погромов в обеих столицах. Что это — преемственность политических режимов или неотъемлемая черта, свидетельствующая о вырождении авторитаризма в России?..

В мирные дни межэтническая напряжённость среди петербуржцев проявлялась лишь в обидных прозвищах и мелких, чаще всего словесных, стычках. Однако при всяком крупном социальном потрясении эта таившаяся до времени агрессия мгновенно выплёскивалась наружу.

Когда летом 1831 года столицу поразила массовая эпидемия холеры, на Сенной площади, неподалёку от холерной больницы, располагавшейся в доме Таирова, «народ, — как писал В. Крестовский, — в ужасе метался… подозревал измену, громко говорил об отравах, останавливал экипажи докторов, в которых без исключения подозревал “жидов" и немцев, с яростью кидался на злосчастных сынов Эскулапа, так что “блюстительница общественного спокойствия” ровно ничего не могла поделать.» [17. Т. 2. С. 124].