Александр Несмеянов - На качелях XX века

Случай, о котором я уже говорил, помог мне сохранить и упрочить связь с естествознанием. Летом 1912 г., будучи уже гимназистом, в сарае в Киржаче я нашел пожелтевший старый учебник химии Рихтера [33] См. примечание на с. 20. . Читая его, я открыл для себя совершенно новый мир, с которым, впрочем, первое соприкосновение я получил раньше — в 1910 г., когда узнал, что черные чернила делаются из «чернильных орешков» — шариков-наростов на листьях дуба — и «железа». Выдавив сок чернильных орешков и положив в него мелких гвоздей, я, к удивлению, получил отличные черные чернила. Надо сказать, что я очень любил всевозможные фокусы, и мне дарили коробки с набором разнообразных картонных коробочек с двойным дном и исчезающими за ним предметами, цилиндров с протягиваемой через них веревкой, которые можно разрезать, а она остается целой и т. д.

Но что эти фокусы в сравнении с чудесами химии! Мгновенная перемена цвета лакмуса, исчезновение синего йодокрахмала и снова появление его, дым без огня из хлористого аммония и венец всего — взрыв смеси хлора с водородом при освещении солнцем! А какие аппетитные описания таинственных веществ и их получения в ретортах, колбах. Желто-зеленый газ хлор! Двуокись хлора, полученная из бертолетовой соли! Взрывающийся от прикосновения серый порошок йодистого азота, сам йод с его фиолетовым паром! Целый мир таинственный и реальный.

Приехав в Москву, я энергично занялся экспериментами. Посуду — пузырьки и склянки — частично можно было найти дома в аптечке, частично в экспедициях по помойкам в Алексеевском поле. Реторта была куплена, так же как и спиртовая лампочка. К этому времени я получил в подарок книгу Фэдо «Химик-любитель» [34] Фэдо Ф. Химикъ-любитель. Практическое знакомство съ химіей посредствомъ ряда простыхъ и интересныхъ опытовъ, не требующихъ большихъ расходовъ. С.-Петербургъ, 1898. и убедился, что многие реактивы можно получить из подручных источников. Вместо лакмуса годилась красная капуста, соляной кислотой у нас промывали фаянсовые устройства, серную — ставили в стаканчиках между окон, сода употреблялась в стирке, а бикарбонат натрия — «питьевая сода» — был в аптечке. Там же был нашатырный спирт и раствор йода. Поташ можно было получить из золы, известь — достаточно пойти на улицу, на стройку. Хлористый аммоний употреблялся при пайке. В мастерских я мог добыть также стружку и опилки всевозможных металлов, серой заливали щели, прикрепляя металл к камню. Маляры применяли медный и железный купоросы. Словом, мои глаза раскрылись, и я увидел, что мы живем в мире химии. Но кое с чем было трудно. Где, например, взять селитру? Я подозревал, что белые налеты на кирпичных зданиях — это селитра. Но их так мало, не наскребешь. Надо было проложить путь в аптеки. Не помню, на какие деньги я приобрел первый пакетик селитры, но сам пахнувший аптекой желтый пакетик хорошо помню.

«Чистые» опыты я производил в своей комнате. Поступив в гимназию, я переселился из детской в комнату, выходившую в столовую, соседнюю с «тетиманиной»: дядя Володя уже кончил университет, женился и уехал, насколько помню, в Арзамас. Позднее ко мне в комнату перекочевал и брат Вася. Здесь стоял шкафчик со стеклянной дверцей, который я целиком занял химией, и мне дали маленький кухонный столик. Но «вонючие» опыты, разумеется, нельзя было производить в комнате, и я это делал на площадке черной лестницы, пользуясь тем, что на третьем этаже единственный вход с этой площадки был в нашу квартиру, а лестница вела только на чердак.

В «чистой» лаборатории я совершал чудеса «синтеза» обычной поваренной соли и соды и соляной кислоты, получал растворы едкого натра и едкого калия из соды, поташа и извести, изумительную пластическую серу, сернистое железо, из него сероводород, и кислород — из бертолетовой соли. Чудесный газ! Как в нем горела железная проволока и разгорался уголек! Из цинка и соляной кислоты выделялся водород, собранный в пробирку, он горел, превращаясь в воду! А в смеси с кислородом в тонкой пробирке, подожженный, он взрывался с грозным свистом. Хлор я тоже добывал в «чистой» комнате, так как все это производилось в замкнутой системе. Чудесны были всякие обесцвечивания хлором. Поразила меня светочувствительность смеси красной кровяной соли и лимоннокислого железа — аммония. Соединив их растворы и пропитав ими лоскут бумажной материи, а затем, высушив его в темноте, я ставил его под негатив на солнце (с тайнами фотографии, проявления, печатания я был давно знаком — папа имел аппарат, снимал, и я иногда участвовал в проявлении пластинок и в прочем) и, после экспозиции и промывки водой, получал прекрасное синее изображение, например нашей семьи, исполненное на платке берлинской лазурью, а стоило платок опустить в щелочь — изображение исчезало и появлялось вновь при подкислении.