Иоганн Гёте - Учение о цвете. Теория познания

Оба всегда противоположных друг Другу края, их расширение, их схожденпе на светлой полоске и возникающий благодаря этому зеленый цвет, как н возникновение красного при схождении их на темной полоске, — все мало — по — малу развертывалось передо мною. На черное поле я нанес белый кружок, который, рассматриваемый на известном расстоянии сквозь призму, давал знакомый спектр и вполне заменял главный опыт Ныотопа в camera obscura. Но и черный кружок на светлом поле образовал цветной и, пожалуй, еще более великолепный спектр. Если в первом случае свет распадается па столько — то цветов, говорил я себе, то н во втором случае пришлось бы вндеть распадение темноты на цвета.

Мое приспособление из таблиц было тщательно и аккуратно приготовлено, по возможности упрощено и устроено так, что все явления можпо было наблюдать и известном порядке. Втихомолку я не мало гордился своим открытием, так как оно примыкало, повидимому, ко миогому из того, что я до сих пор наблюдал и во что верил. Противоположность теплых и холодных красок живописцев обнаруживалась здесь в раздельных синих и желтых краях. Синева оказалась как бы вуалыо чериого, желтизна — вуалью белого. Чтобы явление могло наступить, светлое должно надвинуться на темиос, темное — иа светлое: перпендикулярная [19] К граням призмы. ) граница пе окрашивалась. Все это согласовалось с тем, что я видел и слышал в искусстве о свете и тени, в природе — о прозрачных цветах. Однако все это стояло перед моей душой без всякой связи, и отнюдь пе в том определенном виде, в каком я высказываюсь здесь.

Так как в таких вещах у меня совсем не было опыта, и мие был неизвестен путь, на котором я мог бы с уверенностью подвигаться дальше, я попросил одного жившего по соседству Физика проверить результаты этих данных. Я заранее дал ему понять, что они возбудили у меня сомнение в ньютоновой теории, и был уверен, что первый взгляд создаст и в нем убеждение, которым проникся я. Каково же было мое удивление, когда ои, хотя и отпесся благосклонно и с одобрением к этим явлениям в том порядке, в каком они показывались ему, вместе с тем стал заверять, что эти явления известны и вполне об’ясняются ньютоновой теорией. Эти цвета свойственны, по его словам, отнюдь не границе, а единствеппо свету; граница — только повод, благодаря которому в одном случае проявляются менее преломляемые, в другом — более преломляемые лучи. Белый же цвет посредине является — де все еще сложным светом, который не разделен преломлением и возникает из совсем особого соединения цветных, но последовательно надвинутых друг па друга видов света, о чем можно подробно прочесть у самого Ньютона и в книгах, написанных в его духе.

Я мог как угодно возражать на это, говоря, что Фиолетовый цвет преломляется не больше желтого, а просто первый излучается па темпый фон, второй — па светлый; я мог указывать па то, что при растущей ширине краев белый цвет, так же мало, как и черный, разлагается на цвета, но что белый закрывается сложным зелепым цветом, а черный — сложным красным; словом, я мог как — угодно оборачивать свои опыты и убеждения, — все время преподносили мие один и тот же символ веры и внушали, что опыты в темной комнате гораздо удобнее для того, чтобы вызвать истинное понимание явлений.

Я был отныне предоставлен самому себе; я не мог, однако, совсем отступиться и сделал еще несколько попыток, но с таким же неуспехом и не получая никакого поощрения. Явления охотно наблюдали; непосвященные забавлялись ими, посвященные говорили о преломлепии и преломляемости и полагали, что этим они освобождаются от всякого дальнейшего расследования. Я до бесконечности, даже до ненужности разнообразил эти, впоследствии названные мною субъективными, опыты, размещал в таблицах во всевозможных соотношениях друг подле друга и друг над другом, белый, черный, серый, пестрые цвета, причем всегда появлялся тот же первый простой Феномен, только под другими условиями; и вот, наконец, я выставил призмы на солнце и устроил camera obscura с обитыми черным стенами, добиваясь возможной темноты. Старательно было проделано и само foramen exiguum. Однако эти ограниченные жонглерские условия не имели уже власти надо мною. Все, что дали мне субъективные опыты, я хотел изобразить и с помощью об’ективпых. Недостаточная величина призм стояла мне поперек дороги. Я велел приготовить большую призму из зеркаль лого стекла, и с нею я старался, помещая перед ней вырезанные папки, получить все то, что было видно на моих таблицах, рассматриваемых сквозь призму.