Матвей Бронштейн - Солнечное вещество и другие повести, а также Жизнь и судьба Матвея Бронштейна и Лидии Чуковской [сборник]

Братья учились дома и сдавали экзамены в гимназии экстерном. Занимались по книгам, домой приходила только преподавательница французского языка. Успешно сдаваемые экзамены за первые три класса заметного места в их жизни не занимали. Гораздо более сильные впечатления дарил мир, открывающийся в книгах.

В 1917 году вихрь истории смел социальный уклад старой России. Революция перестраивала все сферы жизни общества, но не сразу гимназию заменила советская “единая трудовая школа”. Киев по очереди занимали войска Германии, гетмана Скоропадского, Директории, Петлюры, Деникина… Окончательно советская власть в Киеве установилась только летом 1920 года.

Но и в школу нового типа братья не ходили. Они уже привыкли самостоятельно извлекать знания из книг. Научились справляться с потоком идей и фактов из разнообразных изданий, подобранных не педагогом, а самими юными книгоучками.

Грандиозные события, о которых рассказывалось в книгах, не шли ни в какое сравнение с событиями обыденной жизни. Возраст мальчиков и семейный уклад оберегали их от происходящего за стенами дома. Пищу для ума и души они находили в книгах. Интересней всего им казалась История Людей и все то, что Люди – с увлекательными приключениями – старались понять и изобрести. Узнавать, как устроена Природа, было несравненно занятнее, чем безо всякого умственного напряжения любоваться небом и цветами. Природа состояла из звезд, планет, кристаллов, атомов, электричества.

Только позже, после того как Митя в какой-то мере утолил жажду знаний, он стал замечать в природе и другое. Проснулось чувство, не разбуженное в детстве, заслоненное гораздо более сильными страстями. И он начал учиться отличать сосну от ели и овес от пшеницы. Захотел уметь грести, ездить на велосипеде… Это оказалось тоже очень интересным. А тогда, в самом начале 1920-х годов, души мальчиков были целиком заполнены желанием узнать, понять. Для другого просто не оставалось места.

Что же они тогда читали? Вначале – все, что попадалось: от истории Египта до теории множеств. Будущая энциклопедическая образованность Матвея свое начало брала с этого вольного плавания в море книжных знаний. Такие путешествия без карты и компаса кого-то могли бы сделать лишь всезнайкой, слышавшим понемногу обо всем. Но Мите, с его интеллектом, великолепной, пожалуй, даже феноменальной памятью и силой духа, такие кругосветные плавания шли на пользу. Он узнавал многое об очень многом.

Разнообразие интересов со временем не уменьшалось, но мальчики, быстро умневшие от книг и вызванных ими бесед, нащупывали каждый свою дорогу. Эти дороги начинали расходиться. На Митиной все чаще возникали книги по физике и астрономии.

Книги попадались очень разные. Дореволюционные казались изданными несколько веков назад: роскошные переплеты с золотым тиснением, плотная бумага, гравюры. На одной из таких гравюр был изображен молодой человек в элегантном камзоле, с локонами до плеч. Сидя на изящной скамейке в яблоневом саду, он задумчиво смотрел вдаль, подперев голову. Вдали висела Луна, а вблизи – яблоко. Человек этот был, разумеется, Исаак Ньютон. Он смотрел на Луну, на срывающееся с ветки яблоко и размышлял над тем, почему яблоко падает на землю, а Луна – нет. Автор книги легким французским слогом рассказывал, как в результате этих размышлений Ньютон открыл знаменитый закон всемирного тяготения. Как понял, что и Луна упала бы на Землю, не будь у нее огромной скорости. Упала бы, по собственноручным расчетам автора, через 4 дня 19 часов 54 минуты 57 секунд. “Мы предоставляем читателю судить о том, как отразилось бы на Земле и на ее обитателях падение такого громадного шара с такой ужасной высоты”, – закончил главу автор.

О всемирном тяготении Митя читал и в книгах совершенно иных, напечатанных порой на газетной, быстро желтеющей бумаге, вовсе без картинок и в жиденьких переплетах. Но в этих книжках, изданных в Петрограде, Одессе, Берлине (советские книги печатались тогда и в Берлине), о всемирном тяготении, или о гравитации, говорилось уже совсем по-другому. В них рассказывалось о двумерцах, путешествующих по поверхности шара, о кривизне пространства и времени, о том, что по теории Эйнштейна возможна ситуация, когда человек, глядящий в достаточно зоркий телескоп прямо перед собой в пустоту, видит собственные уши. Революционные физические теории, радикально преобразующие представления о пространстве, тяготении, атомах, свете, легко сопоставлялись с революционными социальными изменениями. В некоторых книжках даже чересчур легко.