Георгий Гамов - Мистер Томпкинс внутри самого себя

— Замечательно! — от души воскликнул мистер Томпкинс, окончательно приходя в себя и сознавая, что все ужасы и несчастья привиделись ему во сне. — Значит, все эти кошмары с Мёбиусом только сон! Воистину сказано, бойся кошмаров в полночь, т.е. я хочу сказать в полдень!

— Мёбиус? — удивился Уилфред, поднимая с ковра бумажную модельку листа Мёбиуса. — Помнится, я писал тебе, что занимаюсь топологией, но не ожидал, что ты проявишь к ней такой интерес. Вижу у тебя на столе учебник топологии, написанный Керекъярто, но, боюсь, что он окажется для тебя слишком сложным. Впрочем, в нем есть одна забавная картинка. Посмотри в именном указателе, на которой странице упоминается фамилия Бессель-Хаген. Открываю учебник, вот эта страница. Никаких упоминаний о Бесселе-Хагене на ней нет, а есть рисунок, иллюстрирующий топологию двумерной поверхности с четырьмя дырками, изображающими два глаза, нос и рот, и двумя ручками, напоминающими по виду уши. По-видимому, Керекъярто не питал особого уважения к Бесселю-Хагену, или они были хорошими друзьями, и Керекъярто решил подшутить над приятелем. А эту модельку листа Мёбиуса ты смастерил сам?

— Нет, — покачал головой мистер Томпкинс, — ты сделал ее для меня примерно с час назад.

Эта фигура обладает топологией двумерной поверхности с четырьмя дырками

— Как я мог склеить эту модель, если я прибыл всего лишь час назад? Должно быть, ты сам изготовил ее во сне до того, как мама доставила нас домой. Кстати, — продолжал Уилфред, — возможно, ты упустил из вида одно из самых важных свойств лист Мёбиуса. Возьми, пожалуйста, ножницы и разрежь лист Мёбиуса надвое посредине ...

Мистер Томпкинс проткнул полоску ножницами и разрезал лист Мёбиуса по средней линии. К его удивлению, когда конечная точка разреза совпала с исходной, лист Мёбиуса не распался на два новых, а превратился в один лист Мёбиуса, вдвое более узкий и вдовое более длинный, чем исходный.

— Просто черная магия! — воскликнул он. — Каким образом разрезав кольцо пополам, я получил снова всего лишь одно кольцо?

— А теперь попробуй разрезать лист Мёбиуса не посредине, а отступив лишь на У4 ширины от края, — предложил Уилфред, — и посмотри, что у тебя получится.

— Верочка, мальчики! — позвала Мод из кухни. — Бифштекс готов, пожалуйте к столу!

И они направились к столу.

Что у гена на уме

Однажды Мод, составив внушительный список всего необходимого, отправилась за покупками. Мистер Томпкинс решил воспользоваться удобным случаем уютно устроиться в своем кресле и полистать книгу о структуре клетки и наследственности, которую он взял в местной библиотеке. Хотя изложение изобиловало специальными терминами, а некоторые места оказались совсем непонятными, мистер Томпкинс все же почувствовал, что узнал кое-что новое.

Выяснилось, что сердце клетки или лучше сказать ее мозг находится в центральном теле, известном под названием ядра. Именно ядро выступает в роли генерального штаба, решающего, станет или не станет колония клеток лягушкой или человеком, а в последнем случае будет ли человек высоким или маленького роста, темноволосым или блондином, гением или тупицей. Информация обо всех этих особенностях хранится внутри ядра в длинных нитеобразных телах, известных под названием хромосомы. Такое название было выбрано просто потому, что эти тела легко окрашивались («хрома» по-гречески означает «цвет») некоторыми органическими красителями, используемыми при работе с микроскопическими препаратами. Хромосомы можно сравнить с ящиками, в которых хранятся карточки с данными о тех или иных особенностях организма, каждая карточка представляет собой отдельный ген, ответственный за некоторую особенность организма. У человека в каждой клетке хранятся 46 таких ящичков с карточками, 23 от отца и 23 от матери. Так как информация, инструкции или команды, поступающие от отцовского и материнского наборов хромосом, не всегда совпадает, а в некоторых случаях даже может оказаться противоречивой, достигаемый результат обычно оказывается своего рода компромиссом. Например, мул по размерам тела ближе к лошади, а по величине ушей (не говоря уже об упрямстве мулов) — ближе к ослу.

Все эти сведения были весьма интересными, но не слишком убедительны, и, отложив книгу в сторону, мистер Томпкинс взял со стола бокал виски с содовой. Отхлебнув напитка, он от нечего делать лениво уставился на литографию с картины Уистлера1, которая висела на противоположной стене. Может быть, напиток, который мистер Томпкинс смешал себе оказался чуть более крепким, чем следовало, но так или иначе милая старушка на картине раздвоилась, одна фигурка сместилась слегка вверх и влево. Мистер Томпкинс протер глаза, отхлебнул из бокала еще один основательный глоток и взглянул на литографию снова. На этот раз старушек оказалось трое, нет, пятеро милых матушек, тихо сидевших, сложив руки на коленях. Сказать по правде, старушек было великое множество, они образовали сплошную ленту, которая колыхалась и завивалась в кольца перед глазами мистера Томпкинса.