Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

Флеров пошел на квартиру к Никитинской. Соседка рассказала, что мать Тани умерла, а Таня ушла жить на завод, где работала с начала войны. «Там и найдете, если не померла». Флеров заторопился на завод.

Он не сразу узнал свою изящную, стройную лаборантку в той закутанной — не по мягкой осенней погоде — женщине, что вместе с подругами медленно шла из цеха в соседнее, приспособленное под жилье здание. А она вдруг остановилась, замерла, потом бросилась, протягивая вперед руки, и громко заплакала. Он смущенно твердил:

— Ну, здравствуйте, Танечка, ну, успокойтесь. Ну, я очень рад, что вы здоровы. Рассказывайте, рассказывайте, как живете.,

Она не могла рассказывать, волнение сдавливало, горло. Она повела его в общежитие. В комнату, чистенькую и светлую, входили закутанные соседки и каждая, сбрасывая верхнюю одежду, молодела лет на десять-пятнадцать.

— Знакомьтесь, девушки: Георгий Николаевич, мой научный руководитель! — с гордостью сказала Таня. — Он помогал мне писать диссертацию.

— Я думала, жених, — разочарованно сказала одна.

Он спросил, как Тане живется. Она рассказывала сквозь слезы, какие то были страшные месяцы, с ноября по январь, когда мать ее медленно умирала. С января по май завод стоял, и цеха и общежития заносились снегом, зарастали льдом — страшно было выйти наружу. Сейчас тоже не роскошь, но паек увеличен, дистрофиков стало меньше. Говорят, скоро снимут блокаду, верно? Немцы все силы ведь бросили на Сталинград!

— Вы не поверите, Георгий Николаевич, как я опухла зимой. И ходила так: шаг — постою, снова шаг… Ужас! А как вы попали в Ленинград? Совсем вернулись или в командировку?

Она выслушала рассказ о его письмах, о вызове в Москву, о возвращении к довоенным исследованиям. Пораженная и растроганная, она узнавала в этом, внешне очень изменившемся, посерьезневшем, повзрослевшем человеке прежнего юношу, самого непоседливого из «гениальных мальчиков», торопливого, нетерпеливого, фанатично преданного физике, не просто способного научного работника, а рьяного служителя науки. Он возвратился таким же одержимым, даже более одержимым.

И ей захотелось показать, что и она в самые трудные дни не забывала об их труде. Она раскрыла шкафчик у кровати, достала главное свое сокровище, толстую, на хорошей бумаге рукопись — черновик так и не защищенной диссертации «Неупругое рассеяние быстрых нейтронов».

Он перелистывал рукопись, узнавал свои и Курчатова пометки. Таня, прекрасный экспериментатор, логикой не брала, строгая последовательность ей не была свойственна. Флеров читал свои сердитые замечания на полях: «Опять скачете мыслью, как блоха», «Вы пишете: отсюда следует… Не отсюда, а из целой цепочки опущенных рассуждений». Курчатов читал вторым, ему оставалось меньше поводов для критики. Зато он придирался к стилистике, писал против часто повторяющихся фраз: «Любимое выражение». Любимых выражений встречалось так много, что с какой-то страницы Курчатов стал только подчеркивать их и писать «ЛВ».

Таня радостно покраснела — Флеров горячо похвалил ее. Молодец, что сохранила рукопись! Он уверен, что скоро уже все ее записи снова им понадобятся.

— А сейчас хочу просить вас о помощи, Таня. Нужно множество радиодеталей. У вас на заводе монтируют радиосхемы, у мастеров имеются запасы. Я привез из Казани консервы, немного сахара и сухарей. Могу дать продовольствие в обмен…

Она пообещала разузнать, где что имеется и что можно изготовить. На другой день он пришел с продовольствием, мастера принесли электронные лампы, сопротивления, емкости. Товарообмен шел недели две. Затем, в очередной раз залезая в заветный казанский мешок, Флеров обнаружил, что он пуст. Он посмотрел список нужных радиодеталей. Наиболее трудоемкие и сложные еще находились в работе. Он упросил в магазине добрую продавщицу вырезать талоны вперед и положил в портфель полторы буханки хлеба — половинку спрятал, целую вручил Тане для мастеров. Она встревожилась: почему свежий хлеб? Разве припасы кончились? Он засмеялся:

— Казанским добром отныне питаюсь сам, а за работу — продукты по ленинградской карточке. Скажите ребятам, чтобы делали тщательно, кое-кто стал слишком торопиться!

На списке густели палочки. «Продукция прямо на экспорт», — похвастался один из мастеров, два вечера после смены прокорпевший у верстака, чтобы довести заказанную деталь до высшей кондиции.

Кобеко первый обнаружил, что с Флеровым неладно. Он перестал нервно бегать из помещения в помещение, в его походке появилась солидность, солидность стала превращаться в медлительность. Затем он начал полнеть — худые плечи заплывали, утолщались пальцы.