Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

— Игорь, ты председательствуешь на заседаниях, созыв конференции — твоя инициатива, а сам ни разу не выступал в прениях. В зале твое участие сводится к одному: «Слово предоставляется такому-то» или: «Ваше время кончается». Почему такая скромность? Тебя называют Генералом. Что-то на генеральское твое поведение не похоже!

Курчатов помедлил с ответом. Такое же недоумение: высказывал и Иоффе — очевидно, странное поведение Курчатова бросается в глаза. Отговариваться организационными делами он больше не хотел. Помрачнев, он ответил с досадой:

— С чем выступать? Вона какие люди! Творцы теорий, авторы замечательных открытий. А что я сделал в ядре? Рассказывать Жолио и Разетти, как излагал на семинаре их работы? Или знакомить Дирака с его же теорией позитрона? Мне о ядре пока только слушать, я здесь не мастер, а подмастерье. Вы трое — иное дело. У вас такие проекты — завидки берут!

Синельников вспомнил, что Курчатов и он собирались поставить совместные исследования. Где их проводить — здесь или в Харькове? Его мнение — в Харькове. Там и ассигнования щедрей, и аппаратура современней.

Он одного не добавил, это подразумевалось: в Харькове был он, Кирилл Синельников. У Иоффе имелось несколько любимцев, он прочил каждому большие успехи. Кирилл шел, вероятно, первым в этом списке. Он стажировался у Резерфорда, вернулся из Кембриджа с обширным планом работ, умением ставить сложные эксперименты и женой-англичанкой, веселой и добродушной Эдди. Уже то, как он попал к Резерфорду, могло стать темой забавной новеллки. Резерфорд принимал в сотрудники лишь тех, кого видел сам. Кирилл поехать в Англию для знакомства не мог, он выслал Резерфорду свою фотографию. Великого физика восхитил изображенный на фото парень, сильно смахивающий не то на ленинградского хулигана с Лиговки, не то на одесского босяка с Молдаванки — худое энергичное лицо, лихо скособоченная кепчонка, папироска в углу рта, насмешливая улыбка… Приглашение в Кембридж было выслано незамедлительно.

Курчатов ответил шурину (Кирилл был брат Марины Дмитриевны, жены Курчатова):

— Эксперименты наши надо бы поставить и в Ленинграде и в Харькове.

Он обратился к Вальтеру. Пусть Антон расскажет подробней о монтаже оборудования. Он, Курчатов, участвовал в проектировании высоковольтных установок УФТИ, надо бы его держать в курсе их строительства! Вальтер о физике разговаривал только серьезно. Шуточки кончались там, где начиналась наука. Они шагали вчетвером по улицам, озаренным сиянием поздней зари, Вальтер читал товарищам лекцию, и такую увлекательную, что никто не прерывал, пока он не кончил.

Иностранных гостей свозили в оперу, Френкель пригласил их к себе на дружеский ужин: гвоздем вечера стал скрипичный концерт — хозяин мастерски играл. Гости дружно постановили, что, не уйди Яков Ильич в физику, он добился бы славы как скрипач. Впрочем, известности у Френкеля хватало и без музыки, его книги переводились на многие языки, с ним переписывались крупнейшие ученые мира.

После конференции Иоффе уехал в Брюссель на всемирный Сольвеевский конгресс. Главной темой обсуждения там тоже было атомное ядро, оно теперь захватывало всех. Иоффе радовался, что в Ленинграде ядро обсуждалось раньше, чем в Брюсселе, а многих докладчиков ленинградской конференции пригласили выступать и на Сольвеевском конгрессе — Фредерика Жолио, Поля Дирака.

В лаборатории Курчатова, кроме старого помощника Германа Щепкина, появились новые люди — лаборанты Миша Еремеев и Саша Вибе, механик Володя Бернашевский. Они рьяно собирали из разного барахла маленький циклотрон. Один магнит диаметром в 25 сантиметров выглядел солидно, на него ушло несколько трансформаторов. Установка действовала, Курчатов убедился в том ощутимо — засунул руку между полюсов магнита, чтобы проверить, все ли гладко в зазоре. Миша расценил энергичное восклицание: «Посмотрим!» — как приказ включать. Курчатов еле вырвал прижатую руку и с усилием улыбнулся побледневшему лаборанту:

— В другой раз без команды не включай, торопыга!

Он и обрадовался, и был недоволен. Все-таки изготовили как-то действующий аппарат!

Но о серьезных работах на нем не приходилось и мечтать.

Вечерами, отпустив сотрудников, начальник лаборатории засиживался над корректурой книги о сегнетоэлектриках, писал отчет о карборундовых полупроводниках. Из комнаты напротив приходил Павел Кобеко, почти с раздражением допрашивал, когда же писанина закончится, пора за серьезное дело! Кобеко с сомнением посматривал на высоковольтную установку для ускорения протонов, недоверчиво щупал рукой крохотный циклотрон. Интересные приборы, конечно, но какое отношение они имеют к физике твердого тела, которой они, Павел и Игорь, отдали столько труда?