Анатолий Ахутин - История принципов физического эксперимента от античности до XVII века

В процессе гипотетического уравновешивания двух теорий воздействию подвергался не столько предмет этих теорий («система мира»), сколько сам теоретизирующий субъект. Он учится «хотя бы на время отрешаться от привычного взгляда и проникаться противоположным» (I, 468). Но при этом «привычный взгляд» перестает быть просто привычным и становится таким же точно мысленным экспериментом над миром (возможной конструкцией), каким является первоначально новая теория. В этом вообще один из наиболее существенных моментов «коперниканского мышления». Основным источником преобразования традиционной схемы было, разумеется, не только несоответствие расчётов с наблюдениями, проблемы, связанные с реформой календаря, или «сложность» птолемеевской системы. В XV в. она была значительно усовершенствована Пурбахом и Региомонтаном, так что основные противоречия с наблюдениями были устранены. Ничто не мешало разработать еще более совершенную теорию, оставаясь в традиционных рамках, если бы дело шло только об эмпирических проблемах.

Самым серьезным затруднением, которое заставило Коперника предпринять столь революционное преобразование, было, как указывает сам автор, отсутствие именно теоретической целостности в системе. Птолемея, противоречия «первоначальным правилам равномерного движения». «Даже главное,— говорит Коперник в посвящении своей книги папе Павлу III,— вид мироздания и известную симметрию между частями оного — они не в состоянии вывести на основании этой теории» 29 . Отсюда й возникает замысел строить мир на ином фундаменте, исходя из иного принципа, так, чтобы конструктивной идеей была сама теоретическая целостность, т. е. соответствие элементов системы своему началу. «Обдумывая долгое время шаткость переданных нам математических догм,— продолжает Коперник,— касательно взаимного соотношения движений небесных тел, наконец стал я досадовать, что философам, обыкновенно стремящимся к распознаванию даже самых ничтожных вещей, до сих пор еще не удалось с достаточной верностью объяснить ход мировой машины, созданной лучшим и любящим порядок Зодчим» 30 .

Переворот Коперника тем самым затрагивал более глубокие пласты, что собственно и составило само событие «коперниканской революции». Оно отнюдь не сводится просто к выдвижению новой космологической теории. Его тайная сила скрывалась в логическом перевороте. Коперник не только лишил покоя Землю, он сдвинул некую покоящуюся основу мысли. Даже если он выдвигал свою систему в форме математической гипотезы, он тем самым немедленно сводил предшествующую теорию на тот же гипотетический уровень. Традиционное мышление, двигавшееся от устойчивой реальности непосредственно наблюдаемых явлений и устойчивой достоверности вековой мудрости авторитета (принципов) к устойчивой ясности теоретического созерцания (сущности), Коперник ставил в условия нового — «движущегося» мышления. Та историческая ситуация, когда две теоретические системы ставятся на одну доску и происходит анализ самих теоретических принципов, на которых они построены, это неопределенное и, казалось бы, временное положение формирует глубиннейшие основы научного мышления Нового времени. То, что принцип, начало, основание теоретической системы становится возможным предметом рассмотрения внутри самой этой системы, выступает в новой науке в двух формах. Во-первых, на этом основывается ее радикальный антиавторитаризм, или «научная объективность»: основание теории не может лежать вне теоретического мышления, т. е. теория должна сама давать себе свой критерий и масштаб теоретической «ясности» 31 . Во-вторых, основание есть то, что в известном смысле и составляет подлинный предмет теории, иными словами ситуация перехода от одной теоретической системы к другой становится элементом каждой теории.

Первый момент раскрывается в процессе, который можно было бы назвать формированием исследовательского эксперимента.

Второй момент, напротив, раскрывает нам мысленно-экспериментальную сущность самого теоретического движения в науке Нового времени.

Теперь, после того как мы несколько забежали вперед и обрисовали тем самым внутреннюю перспективу дальнейшего движения, вернемся снова к Галилею и продолжим вместе с участниками «Диалогов» и «Бесед» анализ нового экспериментально-теоретического мышления.

Но перед тем, как перейти к новому кругу галилеевских размышлений, одно историко-гносеологическое замечание.