Снегов Снегов - Прометей раскованный

— Ни то, ни другое! Я вхожу в социалистическую партию.

— Мы тоже социалисты,— с любезной улыбкой сообщил гестаповец.— Но мы национал-социалисты. Это разница.

— Да, большая разница,— согласился Жолио.

Он уже начинал надеяться, что вызов сведётся к выяснению формальных данных, заполнению не протокола, а анкеты. Гестаповец, однако, был опасней, чем показалось по первым вопросам, С той же любезной улыбкой он указал, что взгляды французского учёного во многом расходились с официальной позицией социалистической партии. Партия эта в целом поддержала позицию премьер-министра Даладье, подписавшего Мюнхенское соглашение. А Жолио в составе делегации французской интеллигенции нанёс в конце 1938 года визит президенту Лебрену и протестовал против внешнеполитического курса Даладье и Бонне. Разве он не задал президенту вопрос: «Не является ли деятельность министра иностранных дел чем-то большим, нежели простым ублаготворением Гитлера? Нет ли здесь сообщничества, переходящего в измену?» И разве вспыливший президент в ответ не ударил кулаком по столу и не закричал, что не потерпит, чтобы его министров так возмутительно третировали, и не потребовал, чтоб делегация немедленно удалилась? Не считает ли господин Жолио, что он в тот момент был ближе к прокоммунистической позиции известного врага нацистской Германии господина Поля Ланжевена, чем к лояльным взглядам своей собственной партии?

Он был хорошо информирован, этот вежливый гестаповец! Его блекло-голубые глаза с торжеством впились в лицо учёного. Он ожидал смущения, запоздалого раскаяния. Он совершенно точно изложил скандал, разыгравшийся в кабинете президента Франции. Он не знал лишь, что через несколько дней Лебрен явился на публичную лекцию Жолио в большой аудитории Сорбонны на тему о применении искусственных радиопрепаратов в медицине и, отведя Жолио в сторону, с грустью признался: «Я был резок тогда, хотя вы были правы. Но в присутствии многочисленных свидетелей я не мог поступить иначе».

Жолио сдержанно сказал:

— Ваши сведения точны. Я действовал по велению моей совести, не посчитавшись с тогдашней официальной позицией партии социалистов. Мюнхенское соглашение меня не удовлетворяло.

Гестаповец гнул какую-то свою линию:

— Я могу вас понять. Нас оно тоже не удовлетворило. Оно сохраняло независимость Чехословакии. Поэтому фюрер вскоре разорвал Мюнхенское соглашение. Будем смотреть вперёд, а не назад. То, что вы согласились работать в зоне нашей оккупации, рисует вас благоприятней, чем рисовали ваши прежние публичные речи. Мы ценим вашу лояльность. Поговорим о ваших исследованиях и перспективах их возобновления.

Жолио понял, что допрос подошёл к кульминационной точке. Гестаповец будет, конечно, интересоваться урановыми работами. Ничего он толком о них не знает. Ничего он не может знать! Материалы спасены, записи сожжены, основные экспериментаторы — за пределами Франции. Можно с ясным лицом отрицать, что вообще такие исследования производились в Коллеж де Франс.

Гестаповец с иронической улыбкой вдруг поднял руку:

— Только не пытайтесь уверить, профессор, что вы не занимались ураном. О, мы очень высоко оцениваем ваши мероприятия по уничтожению следов. Акция была проведена с основательностью, похвальной даже для немца. Но, к несчастью для вас, ваши периодические секретные отчёты начальству оценивались столь высоко, что их не посмели уничтожить. Мы обнаружили их в специальном вагоне бумаг министерства вооружений, захваченном нами в Шарите-сюр-Луар. Сейчас они изучаются нашими учёными, а мне поручено получить от вас ответы на несколько предварительных вопросов.

Он мог наслаждаться успехом. Удар был так страшен, что Жолио внутренне содрогнулся. Весь план защиты рухнул. Простое отрицание становилось невозможным. Нужно было срочно искать новые пути.

А гестаповец, отлично понимая состояние Жолио, не давал сосредоточиться, быстро ставил один за другим острейшие вопросы. Итак, чем занимался Жолио? Многими проблемами, всё не перечислить? Ну, хоть главные. Деление урана. Правильно, и у них такие же сведения. Кто с ним сотрудничал? Халбан, Коварски, Понтекорво, Перрен, Оже, Герон? Где они? Эвакуированы? Не мог бы профессор сообщить последние результаты, не вошедшие в официальные отчёты? Как жаль, что у профессора плохая память! Будет очень полезно, если она впоследствии освежится. А куда спрятали уран, полученный из Бельгии? Министерство вывезло в неизвестном направлении? Хорошо, проверим. Для великой Германии, захватившей все бельгийские запасы урана и располагающей отличными рудниками в Богемии, несколько тонн урана существенного значения не имеют, но всё же... А тяжёлая вода? Не может ли профессор сообщить, куда подевался весь огромный запас тяжёлой воды, хранившийся в его институте? Даже при очень слабой памяти нельзя забыть, куда упрятано такое, согласитесь, профессор, уникальное сокровище! Увезено? Куда, когда? Итак, я записываю: «Бордо, 19 июня, английский пароход, второй, что ушёл в этот день». Его название? Не помните? Но груз, груз!.. Это точно, профессор? Сами проследили за погрузкой в трюмы? Я оставлю вас на некоторое время, отдохните.