Снегов Снегов - Прометей раскованный

Гейзенберг. Разве в связи с этой атомной бомбой упоминалось слово «уран»?

Ган. Нет.

Гейзенберг. Тогда атомы тут ни при чём. Насколько могу судить, какой-то дилетант в Америке утверждает, что у такой бомбы мощность в двадцать тысяч тонн взрывчатого вещества, но ведь это нереально.

Ган. Как бы там ни было, Гейзенберг, вы посредственность и можете спокойно укладывать чемоданы.

Гейзенберг. Я полностью согласен... Это, вероятно, бомба высокого давления, и я не могу поверить, что она имеет что-то общее с ураном. Скорей всего, им удалось найти химический способ гигантского увеличения силы взрыва.

Ган. Если им действительно удалось сделать эту штуку, сохранение этого факта в секрете делает им честь.

Виртц. Я рад, что у нас бомбы не оказалось.

Вейцзеккер. Это ужасно, что американцы сделали её. Я думаю, это сумасшествие с их стороны.

Гейзенберг. Можно с равным успехом сказать и по-другому: это быстрейший способ закончить войну.

Ган. Только это меня и утешает. Я думаю, все мы согласны с Гейзенбергом, что это был блеф.

Гейзенберг. Для нас, занимавшихся этим пять лет, вся эта история выглядит довольно странной.

Но в девять часов вечера по радио была передана более полная информация. Сомнениям уже не осталось места. Разговоры немецких физиков приняли другой характер. Теперь они задумались, хотя и несколько поздно, и над глубокими причинами своих неудач, и над моральной ответственностью учёных перед человечеством, и над политическими последствиями открытия ядерного деления.

Вот некоторые записи.

Коршинг. Американцы оказались способными на координацию усилий в гигантских масштабах. В Германии это оказалось бы невозможным. Там каждый стремился бы всё сосредоточить у себя.

Гейзенберг. Пожалуй, впервые серьёзная финансовая поддержка стала возможной лишь весной 1942 года, после встречи у Руста, когда мы убедили его в своей уверенности в успехе. Но мы не имели морального права рекомендовать своему правительству весной 1942 года потратить сто двадцать тысяч марок на одно лишь строительство.

Вейцзеккер. Я думаю, основная причина наших неудач в том, что большая часть физиков из принципиальных соображений не хотела этого. Если бы мы все желали победы Германии, мы наверняка добились бы успеха.

Ган. Я в это не верю, но я всё равно рад, что нам это не удалось.

Багге. Мне кажется, заявление Вейцзеккера — абсурд. Конечно, не исключено, что с ним так и было, но обо всех этого сказать нельзя.

Гейзенберг. И всё-таки как они этого достигли? Я считаю позорным для нас, работавших над тем же, не понять, по крайней мере, как им это удалось.

Вейцзеккер. У русских наверняка нет бомбы. Американцы и англичане сделают из неё политическое оружие. Конечно, это неплохо. Однако мир, достигнутый таким путём, сохранится лишь до того момента, пока русские сами не сделают бомбы. После чего война неизбежна.

Через несколько дней Вейцзеккер в разговоре с друзьями первый среди них сделает для себя определённую намётку дальнейшего политического поведения.

Вейцзеккер. Последнее время в мире намечаются некоторые новые веяния. Назовём их условно «интернационализмом». В Америке и Англии появилось немало сторонников нового течения. Я, правда, совсем не уверен, приносят ли они тем самым пользу своим странам. Однако нам лучше примкнуть к ним и поддерживать их. Эти люди, уверенные в необходимости рассекречивания бомбы, нам очень полезны.

Вейцзеккер, конечно, не знал о провале переговоров Бора с Черчиллем и о неудаче аналогичных попыток Сцилларда. И если он решительно высказался за «интернационалистов», то лишь потому, что со всей проницательностью учёного понимал, что засекретить принципы атомного оружия невозможно. В атомной бомбе, как скоро стали говорить, секретным было лишь то, что её можно создать, то есть что возможна такая гигантская концентрация промышленных усилий, такая огромная затрата материалов и времени. Всё остальное являлось наукой физикой, а науку не засекретить.

Но то, что с такой отчётливостью сознавал Вейцзеккер, было недоступно пониманию Черчилля и американских дипломатов. Все их усилия сконцентрировались на обеспечении «неразглашения секретов». Им и вправду казалось, что только «утечка информации» способна помочь Советскому Союзу проникнуть в тайны ядерного оружия. Они с прежней яростной убеждённостью отмахивались от предупреждений своих учёных. Для них самих законы физики были «тёмной водой во облацех». Они наивно верили, что недоступное им недоступно вообще.