Марк Волынский - Необыкновенная жизнь обыкновенной капли

боек совершает возвратно­поступательное движение, ударяя в жидкий мениск трубки, на обратном ходе острие вытягивает жидкий столбик, при разрыве которого образуется одиночная капля (шарик Плато) удивительно стабильного разме­ра. Подбирая внутренний диаметр трубки, высоту стол­ба жидкости в сосуде и форму бойка, можно было по­лучать капли любых размеров. Мы нажимали на кноп­ку, прибор «строчил» серией одинаковых капель или при отрывистом «стаккато» выдавал одну-единственную. Тогда это, возможно, был первый прибор, решающий столь просто и надежно задачу калибровки капель; мы тогда опередили зарубежную технику.

Позднее у нас и в иностранной литературе появи­лось описание значительно более сложного устройства типа «чертова колеса». В центр вращающегося со ско­ростью 40 000—60 000 оборотов в минуту диска подает­ся струя жидкости. Огромные центробежные силы, рас­тянув ее в тонкую пелену, отрывают волны колебаний с периферии диска в виде мелких постоянных капель. Конечно, никакие подшипники не выдерживают таких сумасшедших оборотов, и диск, вращаясь, висит на спе­циальной воздушной подушке.

Но почему все-таки удается получить одинаковые капли? Мысль изобретателя перехитрила природу, само­произвольно стремящуюся к статистическому беспоряд­ку спектра распыливания — принцип заключается во вмешательстве упорядоченного поля сил в хаос распа­да. В начальный момент, когда на жидкой поверхности развиваются колебания лишь одной наиболее неустой­чивой длины волны, центробежные силы захватывают ее и отделяют от жидкости раньше, чем разовьются дру­гие волны — источники капель всевозможных размеров.

В литературе был описан еще один метод получения одинаковых капелек: они выпадают в виде тумана из насыщенных паров. Но эта «туманная» установка от­пугивала своей сложностью и трудностью регулировки, о чем глухо упоминал сам автор. Другое приспособле­ние для получения однородных мелких капелек все-таки обуздало тонкий иглообразный капилляр — мелкая кап­ля с него сдувалась специально дозированным соосным потоком воздуха; впоследствии такое устройство при­годилось в опытах с испарением. Но это все появилось потом, а пока все мои надежды были связаны с прибо­ром Ливенцова.

Трудность вдруг пришла с неожиданной стороны: кое-кто из руководства стал возражать против продол­жения моей работы.

— Хватит рассматривать мелкую каплю крупным планом, у нас отраслевой, а не академический институт. Получен первый принципиальный результат, ну и хоро­шо. Пусть ученые-теоретики изучают общие закономер­ности, нам нужно делать не бумагу, а железо. Нельзя так долго исследовать один элементарный процесс: ско­рее пройти по всей цепочке и создать практический рас­чет камер сгорания.

В этом, конечно, содержалась своя логика, но была и другая, ее-то я и отстаивал со всем пылом и упорст­вом (после чего в нашей стенгазете появилась частушка «Почему Волынский с пылом занимается распылом?»).

Фронт науки — академической или прикладной — един; если на каком-то участке обозначился успех, про­рыв в неизвестное, надо его максимально развить, добиваясь возможно больших результатов, тогда они пригодятся не только в нашей отрасли, но и в других. Именно поэтому спустя некоторое время ко мне потяну­лись за консультацией не только из нашей, но и других самых разнообразных областей техники: двигателисты, теплотехники, химики, металлурги, которые теперь распыливают металл в порошковой металлургии. Были даже медики и биологи, интересовавшиеся мелкодис­персными эмульсиями для своих препаратов. Как все­гда, практике от науки нужно было одно: хорошая тео­рия или обобщение надежного эксперимента.

Для меня этот спор «академиков» и «практиков» был в то время совсем не академическим — могли про­сто прикрыть тему на следующий год.

Впоследствии я прочел у гениального французского ученого Анри Пуанкаре: «Наука, созданная исключи­тельно в прикладных целях, невозможна; истины плодо­творны, только если между ними есть внутренняя связь. Когда ищешь только истин, от которых можно ждать непосредственных, практических выводов, связующие звенья исчезают и цепь рассыпается...»

К счастью, меня поддерживал мой непосредственный начальник Евгений Сергеевич Щетинков, соратник и друг Сергея Павловича Королева. Это был один из за­чинателей реактивной техники еще со времен знамени­тых ГИРДов — групп изучения реактивного движения.