Р. П. Чернов - Отчаянная мудрость. Людологические записки

Как только личность возвышается над обществом в себе, над этим богом внутри каждого из нас, она создает собственную веру в собственность творения (гонения на христиан – рост их популярности), и неважно во что она поверит: в возможность неограниченной власти, в возможность ли быть богом для самое себя и тому подобное; она создает собственный мир, превращая основание этого мира- мелочь духа, в жемчужину наличного бытия. Именно поэтому расценивать счастье всегда необходимо с точки зрения двух диаметрально противоположных полюсов – неактивированного (общественного) и лично – индивидуального.

Но при всех полярных точках зрения, в том числе в случае применения людологического классификатора, следует отметить, что счастье категория, которая осознается и чувственно живет в рамках универсама одного человека каким бы он ни был. Так же важно отметить, что счастье понимается как необходимое присоединение к той или иной общественной группе, отмеченной признаком успешности. При этом возможна утрата личностного и крах эмоционального уровня вообще. Играть в игры общественной иерархии – одно из самых опасных занятий для человека деятельного и почти обретшего своего бога.

Для счастья возможна минимальная характеристика, но все же мы попытаемся ее привести здесь:

1. Счастье субъективно человеческое понятие, конституируемое общественными формами БВВ в области социальной реализации человека. Таким образом, данная категория может быть однозначно отнесена к сфере деятельного. Иногда общественное пытается приписать счастью признаки следствия определенной группы действительного, реализовываемого одним человеком;

2. Относиться к комплексу общественных понятий, человеку естественным образом не сопоставлено. Иными словами изолированный от общественного человек с рождения рано или поздно придет к необходимости суммировать в понятийном аппарате чувственное проявление действительного, систематически взаимодействующего с субъектом (самоопределение, календарь, ритуалы выживания, медицина, пища и прочее). Счастье в данный аппарат не входит по причине отсутствия социума, общественного бытия в возможности, следовательно, отсутствует необходимость корреспонденции с ним.

3. Центральная категория в отношении понимания спокойствия. Причем последнее расценивается, исходя из степени активности самого человека. То есть некоторая сумма хаотичного, принимаемая за норму, в дальнейшем определяет нормальность и анормальность, так же определяется и счастье, как более конкретное состояние по сравнению с пониманием покоя. Мера так же определяется и формой той или иной игры, персонифицирующей индивидуума в определенных парадигмах.

Однажды Случайный Ученик Мудрости, имя которой никогда не называется в Долине Мертвых Истин, а мирские прозвища детей ее всем известны, устал быть терзаемым своей Вечной тенью- Сомнением. Он разозлился на нее и бросил в нее камнем, но Сомнение осталось, став еще чернее и всеобъемлюще. Тогда ученик спросил его: «Что хочешь ты от меня? Вечного знания о сопутствии Черной Бездны Будущему Свету? Я не могу больше бороться с тобой! Посмотри на меня! В реквизит восприятия чужих оценок превратило ты меня, и я стал слаб. Неужели не понимаешь ты, что губишь и себя?» Его голос грохотом пустот отчаяния разносился в отдаленных уголках Вечно Цветного Лабиринта, пугая и пробуждая от сна легкие бесплодные мертвые мысли. Они пролетали вспарывая небо оглушительностью смелости, увлекая за собой фейверк суетного прижизненного признания и падали по ту сторону тихими и унылыми искрами безмолвия, – пустоты для слепого и всякого, кто близорук…

И для каждого, кто входит в долину самопознания слышен этот вопрос, но не каждый слышит ответ в сердце своем.

Лабиринты всегда утомляют своей безысходностью уныния ищущего. Каждый из тех, кто уходит в свой лабиринт постепенно понимает, что порядок и стройность – самое страшное из всех загадок любой неизвестности. Постепенно начинаешь понимать, что любое значение безысходно в возможности противоречия самому себе, тебе, всему, чему возможно сказать и да, и нет, если не брать в расчет время, но и его со временем перестаешь воспринимать как серьезное фактологическое основание для стабильности. Поток чувственного подчиняется твоей воле, и в конце концов сама она вопрошает явной усмешкой растерянности случая о причине и следствии между тобою и тем, что тебе уже не принадлежит по противоречию.