Павел Прокопенко - Пробужденный

– Можно конечно, – улыбнулся тот, – Буду признателен.

– Если хотите, можете купить их. Деньги отдадите понемногу, как будет удобно. Много с вас не возьму, без прибыли для себя – исключительно за материал, на который потратился.

– Нет, благодарю, пан Вилем… Не могу себе позволить.

– Совсем не дорого. Всего сто крон.

– Недорого. Но нет. Может, не доживу, и останется у меня перед вами долг. Нет. Не хочу после себя оставлять ничего лишнего в этом мире.

– Да что вы такое говорите.

– Благодарю, вы очень добры, но я откажусь. Лишь поношу их до вечера и верну, забрав свои.

– Хорошо, – согласился Вилем, – Не хочу быть навязчивым.

Странный человек. Люди поговаривают, что когда тот был на войне, то попал в плен, где долго пробыл, почти десять лет. Может потому он был таким горемычным и испуганным.

«Что же, не в моем праве осуждать людей. У каждого свое прошлое. Оно-то и создало наше сегодня. Я ведь тоже – не эталон!»

Вилем продолжал работу, да так увлеченно, что не заметил, как быстро пролетело время. Без пятнадцати четыре. Взялся за обувь Мартина. Мастерски справился меньше, чем за полчаса. Готово!

Поставил на низенький табурет у входа и пошел себе дальше работать. Было уже семь часов, а Мартин так и не пришел. Неужели забыл? Он такой, что может. Или работы много было? Потому что не все успели почистить печные трубы от сажи. Сейчас осень – а значит нужно сделать все быстрее, ведь зима на носу.

Пришел домой, когда было темно. Красные фонари уже зажглись, потому можно идти домой спокойно, не спотыкаясь.

Каждый раз, когда приходило время засыпать, Вилем не мог делать это спокойно. В том смысле, что он осознавал: это будет всего лишь сон, тот самый сон. Но ему не нравилось состояние, с которым он просыпался после него. А управлять сновидениями он еще не научился. Воспоминания, с которыми связан сон – вызывают в сердце тоску и боль. Но то, что было до того – согревает душу. Как научиться отпускать то, что уже никогда не вернуть? Этому Вилем тоже еще не научился.

Сегодня решил зажечь только один канделябр. Перед тем, как пойти в спальню – выпил граммов сто вишневой настойки, которую взял у пани Заклецкой. Надеялся, что кошмаров сегодня не будет. Их и не было. Но как можно назвать то, что ему приснилось?

Это был Мартин, трубочист. Словно они сидели на крыше из красной черепицы. Мартин подавал ему ведра с сажей. А Вилем выставлял их на парапет.

Через несколько минут из трубы вылезает Мартин, совсем чистый в черном костюме, белой рубашке и в новеньких черных башмаках. А на среднем пальце левой руки – колечко. Вилем не видел, что за кольцо, но он почему-то точно знал, что оно медное с серебряным напылением.

– Почему вы такой чистый? – спросил Вилем, – Вы же ведь в трубе сажу убирали. Я вон не влезал туда, а какой грязный.

– Пан Вилем, да разве так важно, что я делаю? Куда важнее – какая душа, верно ведь?

– Конечно, верно! А башмаки такие красивые вы откуда взяли?

Мартин улыбнулся, словно счастливый ребенок:

– Это мне мама подарила. Еще вчера.

Потом подошел к краю крыши.

– Что вы делаете? – испуганно прокричал Вилем.

– Смотри! Я умею летать! – и прыгнул с крыши. Вилем дернулся, чтобы схватить Мартина, но следом полетел за ним.

Сон прервался и Вилем подскочил в холодном поту.

Восемь часов утра. Заспался.

Решил, что в мастерскую пойдет лишь на двенадцать.

Спустился вниз. Там неизменно – в кресле сидел пан Заклецкий и читал утренний выпуск новостей в газете «Tempus». Тот глянул на Вилема с легкой насмешкой, с которой глядел на него вчера.

– Что только творится в нашем городе! – словно самому себе довольно громко проговорил Заклецкий. Вилем нарочно проигнорировал фразу и молча сел завтракать.

Пан Заклецкий украдкой поглядывал на Вилема.

– Что, вовсе не интересно? – спросил он, сдавшись, – Неужели вам все равно, что происходит у нас в городе, в стране? Что ежедневно творится вокруг?

– Представьте себе – совсем, – резко ответил Вилем, – Я не могу на это повлиять, а потому – какой смысл обращать на все это внимания? Я и так всякого дерьма наслушаюсь за целый день. А вы мне еще тут пытаетесь что-то навязать.

– Хм, – буркнул старый еврей, – поколение впечатлительных сопляков и слюнтяев. Чтоб вас всех!

– Хорошо, что не поколение таких бравых смельчаков да вояк, как вы!

– Да и не говорю, что я бравый вояка.

– Конечно, не говорите. Потому что ваша привычка с самого утра потреблять дозу утренних гадостей под названием новости и навязывать их другим людям никак не показывает, что выне слюнтяй. А то, что мне гадко слушать неприятные факты вовсе не означает, что я слишком впечатлительный. Понятно?