Неля Мотрошилова - Путь Гегеля к «Науке логики» (Формирование принципов системности и историзма)

Первая новая станция… Вот как о ней и заодно о недисциплинированном самосознании говорит Гегель: «Вместо небесно сияющего духа всеобщности знания и действования, где умолкает чувство и наслаждение единичности, в него (в самосознание на этой стадии развития разума. – Н . М .) вселился дух земли, для которого имеет значение истинной действительности только то бытие, которое составляет действительность единичного сознания» 10. Неудивительно, что в качестве иллюстрации служат перефразированные слова Мефистофеля из «Фауста»:

Фаустовский дух, когда он отдается духу мефистофелевскому, – костюм, в который Гегель одевает новый гештальт духа. Как бы возрождается вожделеющий дух, но он принимает форму не поисков «вот этого» удовольствия, а выступает как чуть ли не космическая жажда жизни, наслаждения, счастья, как «принцип удовольствия прежде и превыше всего». Самосознание в этом гештальте требует остановить мгновение молодости и счастья; как «безжизненный туман», проплывают перед ним «тени науки, законов и принципов». А ему бы только наслаждаться жизнью: «оно берет себе жизнь, как срывают зрелый плод, который в такой же мере сам падает к нам в руки, как и мы берем его» 11.

Тут более ярко высвечивается специфика предмета исследования Гегеля. Яснее и характер материала, используемого на данных стадиях феноменологического анализа разума, и методы работы автора. Темой, как и было сказано, являются метания индивидов, как будто уже и приобщившихся к разуму и в то же время убоявшихся безраздельно, самозабвенно служить ему, отдавая собственную жизнь, молодость, пренебрегая жизненными удовольствиями. Самосознание будет шарахаться во все стороны, только бы не подчиниться разуму целиком. Понятно, что, пока Гегеля интересует такая тема – типологически рисуемое самосознание, однако, намеренно погружаемое им в широкий поток самой обычной жизни, – до тех пор хорошую службу может сослужить ему своеобразная художественная феноменология духа, а именно творения мировой литературы, где самосознание, на время отклоняющееся от науки (а также от законов, принципов, от «чистой» нравственности, от религии), предстало в виде бессмертных образов. «Фауст», «Племянник Рамо» и другие творения художественно-философского духа служат опорами феноменологического движения в данном разделе.

Далее предстает гештальт, названный «Закон сердца и безумие самомнения». Это уже не «легкомысленный» прежний гештальт, а вполне серьезное, даже пожалуй, слишком серьезное самосознание. Оно исходит из «закона сердца», иными словами, пытается сообразовать действительность со своим одушевлением, со своим пониманием счастья. Действительность при этом воспринимается как «насильственный миропорядок, противоречащий закону сердца» 12. Поэтому законы сердца и законы действительности не имеют между собой ничего общего. Но одновременно самосознание хочет продиктовать законы сердца самой действительности. Перед нами как бы возникает образ реформаторского духа, одушевленного и одержимого, но ничем не владеющего, кроме благих, из глубины своего сердца почерпнутых намерений кардинально переделать действительность. Гегель рисует неизменно печальный эпилог попыток претворения такого духа в действительность: закон сердца, погруженный в пучину действительности, немедленно перестает быть законом сердца; он вовлекается, как глубоко отмечает Гегель, в само бытие, в некий внешний порядок, более мощный, чем этот «закон», только что претворившийся в бытие и утративший свой первоначальный замысел. Индивид, одержимый реформаторскими намерениями, с ужасом видит, что «как прежде только жесткий закон, так теперь сами сердца людей противятся его превосходным намерениям и отвращаются от них» 13.

Состояние такого уже разочарованного сознания великолепно очерчено Гегелем. «Биение сердца для блага человечества переходит поэтому в неистовство безумного самомнения, в яростные попытки сознания сохранить себя от разрушения тем, что оно выбрасывает из себя извращенность, которая есть оно само, и старается рассматривать и провозгласить ее некоторым „иным“. Таким образом, оно провозглашает общий порядок извращением закона сердца и его счастья, измышленным фанатическими жрецами, развратными деспотами и их прислужниками, вознаграждающими себя за собственное унижение, унижением и угнетением нижестоящих, – извращением, практикуемым с целью причинить невыразимое бедствие обманутому человечеству» 14.