Ирина Сергеевна Молчанова - Разрушенное время

– Приятно познакомиться. И что же случилось между вами и временем? – Эрнест знал, что такие взаимоотношения отличались индивидуальностью и никем не копировались.

– Я все делаю слишком медленно. Не успеваю за временем. А оно так бежит вперед, оставляя меня сильно позади.

– Так это же прекрасно, что вы умеете отрываться от временного потока.

– Отрываюсь ли?

– Судя по тому, как юно вы выглядите, то да. Вам удалось прогнать время прочь, – Эрнест умел практически безошибочно определять возраста людей, но в случае с новой знакомой, это не удалось сделать.

– Выгляжу я не на свой паспортный возраст, это правда, – Беата загрустила. Ей становилось всякий раз не по себе, когда речь заходила о годах.

– И этому обстоятельству следует радоваться. И кстати, время можно научиться подчинять себе.

– Зачем?

– Чтобы успевать жить.

– А разве возможно влиять на время?

– Это могут делать единицы, – Эрнест без стыда рассматривал изящную особу с обворожительно растерянным лицом. Тем самым, что он не так давно выхватил из толпы. И которое желал бы видеть у себя в мастерской.

– Мне бы хотелось этому обучиться.

– Тогда вы попали в нужное место.

– Мне их жаль.

– Чего?

– Они, как механические куклы, завод которых строго определен.

– Таковы правила.

– Определенно, это повод для сочувствия, – Сторож не унимался, стремясь достичь единодушия со своим собеседником.

– Это временное состояние. Потом они не будут зависеть от времени, – Часовщик не утрачивал спокойствия, граничащего с долей безразличия.

– Вот именно, в их жизни все временно: радость, счастье, любовь. Разве это не пугает?

– Меня нисколько, – Часовщик потянулся за чайником, чтобы долить себе порцию чая в громадную чашку, опустошить которую ему не составляло труда.

– Ты никогда не любил?

– По сей день люблю.

– Я забыл, прости, – Сторож последовал примеру коллеги и подлил себя горячий, пахнувший травами, напиток, – лучше говорить о дружбе.

– И моя дружба также подчинена времени. Но с точностью наоборот.

– Ты умеешь ждать.

– Я доверяю времени.

– Мы с ним не связаны, – Сторожа данное обстоятельство неизменно радовало.

– Только здесь, – Часовщик прикрыл глаза и откинулся на спинку кресла-качалки, мерно покачиваясь и отгоняя мысли, мешавшие ему наслаждаться отдыхом.

– Спасите меня, пожалуйста, – голос женщины звучал на высоких тонах, но при этом не походил на крик, и вызывал умиление.

– Только при одном условии, – со смехом ответил незнакомке мужчина.

– И, каком же? – в глазах, обрамленных длинными ресницами, появилось удивление.

– Если у вас есть часы, – Эрнесту пришлось внести ясность, чтобы не спугнуть клиентку.

– Я не всегда понимаю шутки, простите, – Эва стушевалась потому, как в такие моменты вспоминала себя маленькой девочкой, над которой подтрунивали сверстники, нередко дразня обидными словечками.

– Это вы меня извините, что заставил смущаться. Располагайтесь, я сейчас освобожусь, – Эрнест указал рукой брюнетке, с внешностью роковой женщины, на ту часть дивана, что была свободна, и подошел к девушке, предпочитавшей не вмешиваться в чужие беседы, – Беата, я предлагаю вам заглянуть ко мне в любое удобное время, и мы поговорим о том, что вас интересует.

– Конечно, спасибо, что помогли мне, – девушка поправила шнурок на ботинке, подвергнувшемся починке и, встав с дивана, поспешила к двери.

Увольнение, о котором приходилось грезить, свершилось. И от неё не потребовалось никаких усилий: начальница давно уже искала повод для предъявления претензий, и Беата не попыталась оправдаться за опоздание, сорвавшее подачу ежеквартального отчета, запертого в её ящике.

Девушка в черном длинном пальто размеренно шла по улице, позволяя сильному ветру высвобождать из-под объемной шапки светлые пряди волос. Этот жест ветра она воспринимала, как намек на обретенную свободу. Страх, появление которого она ждала, не соизволил напомнить о себе. А ведь именно он останавливал её всякий раз, когда она готовилась набросать на листе бумаги текст, что покончит с рутиной и общением с людьми, не умевшими пользоваться словами и их сутью. Беата частенько испытывала неприятный осадок от выпадов очередной сотрудницы в свой адрес. Утонченность собственной натуры не позволяла не воспринимать услышанное, и приходилось вникать в носившие незначительную суть слова, обладавшие оскорбительным оттенком.