Александр Болдачев - #МояФилософия. Сетевые диалоги

Насколько продуктивно использование метафоры «предмет-инструмент» при исследовании философского мышления?

Это не метафора, а точный язык: в каждой сфере познания есть свои инструменты и предмет познания. Насколько продуктивного говорить, что инструментом анатома является скальпель, а предметом – тело?

Весь вопрос в том, что я не знаю, как уловить различие между «неким объектом» и «мыслью об этом объекте».

Ну, это элементарно: вы читаете «предмет философии – внутри философа», это суждение есть объект вне вас; а потом вы думаете «я не знаю, как уловить различие между…», это уже ваша мысль, и не об объекте вне вас, не о моей фразе, а о мысли, которую породила у вас моя мысль. И заметьте, ваша мысль философская – она касается исключительно вашего способа мышления («я не знаю, как уловить…»). Вы мыслите о том, как вы мыслите, то есть философствуете.

Но можно привести и более простые, очевидные примеры: существуют объекты, которые принципиально не могут находиться нигде, кроме вашего мышления – это философские понятия: истина, идея, свобода и пр. Думая о них, вы не занимаетесь ничем другим, кроме как думаете о том, как вы думаете (мыслите себе) эти понятия.

Являются ли ваши размышления о моем мышлении вне вас философским мышлением?

Нет. Ваши, конкретно ваши мысли могут быть (насколько это вообще возможно) предметом изучения психолога, социолога, но не философа. Ваши мысли, вернее, то, как их понимает философ, могут лишь стимулировать его творчество, но не быть его предметом. То есть, когда я задумываюсь «а как он мыслит то и то?» – я философствую.

После того, как вы изложили свои мысли в тексте, они уже перестают быть вашими в-себе и становятся вашими во-вне.

Они перестают быть мыслями. Они перестают быть мышлением, а превращаются в суждения, в текст. В таком виде они становятся предметом изучения для лингвистов, отчасти для логиков и, кто знает, возможно, в будущем для историков философии.

Тут следует соблюдать предельную строгость: предметом философии является мышление философа, а не продукт этого мышления, не текст. Ощущаете разницу? Здесь может сбить с толку обозначение однокоренными словами двух разных объектов: (1) высказывания, которое иногда называют мыслью, и (2) самого «мышления», которое не есть слова.

Или никто, кроме Гегеля, не сможет философски осмыслить «Феноменологию духа»?

В отличие от нас, которые читают «Феноменологию духа», для которых она является предметом изучения и которые в меру своих способностей пытаются ее осмыслить, предметом исследования для Гегеля было его мышление, результат осмысления которого он и попытался зафиксировать в тексте книги. И понятно, что само мышление Гегеля доступно было только ему, а не нам.

Еще один момент: изучение текста философского произведения, его осмысливание не является философским творчеством, то есть читающий чужой философский текст не является философом. Философом он становится только тогда, когда предметом исследования делает собственное мышление и результаты этого исследования фиксирует в виде оригинального текста.

Ну, я бы не стал здесь оперировать понятием «созерцание», поскольку оно все же не мышление. Философское творчество – не медитация. Поменяйте «созерцание» на «мышление» – получите мою мысль.

При этом наличие метасозерцания проверить некому. А ну как нет его?

Абсолютно точно. Как и метамышление (мышление мышления). Если вы видите человека, закатившего глаза в глубокой думке, то нет никаких оснований полагать, что он решает трансцендентную проблему, – может, просто мечтает о кружке холодного пива.

И тогда критерий принадлежности к кругу философов по направленности мышления неприменим.

Кто произнес слово «критерий»? Речь шла только о предмете философии. То есть лишь о том, чтó является предметом философского мышления: кружка пива или понятие «свобода». Если, опустив глаза, человек заглянет в кошелек, есть ли там полтинник на пиво, – значит, и не было никакого метамышления, а если достанет лист бумаги и выведет на нем слово «свобода», можно надеяться, что он думал о своем думании.

А вот критерий принадлежности к философии всегда вне человека. Философом философа делает не предмет познания, не тот факт, что он подумал о свободе и даже написал это слово, а продукт этого познания: нет последующего текста – нет и философа. То есть мы поймем, о чем человек закатывал глаза, только когда он испишет не один лист бумаги.