Игорь Дмитриев - Остров концентрированного счастья. Судьба Фрэнсиса Бэкона

Появление и распространение упомянутой метафоры на заре Нового времени свидетельствует о глубоком изменении в понимании целей и методов науки в этот период. Если в эпоху позднего Средневековья натурфилософия рассматривалась как своего рода герменевтика («философия природы без природы», как выразился Дж. Мердок [8]), то в XVI–XVII столетиях она стала областью поиска новых и ранее неизвестных фактов или причин, определяющих видимость явлений. Схоластическая натурфилософия не изучала глубоко данные опыта, чтобы найти истину, но вместо этого привлекала тщательно отобранные факты, чтобы оправдать свои выводы, или, как афористично выразился Бэкон, схоласты занимались натурфилософией «не чтобы докопаться до истины, но чтобы поддержать рассуждение ( non ut veritas eruatur, sed ut disputatio alatur )» [9].

Иными словами, средневековая натурфилософия опиралась на понимание природы как геометризованного космоса, упорядоченного Творения Бога, созданного по числу, весу и мере ( numero, pondere, et mensura ), в силу чего сотворенный мир постижим разумом, тогда как науке раннего Нового времени были ближе образы природы как темного леса [10], неизведанной территории или лабиринта, не затеряться в котором помогает ариаднина нить исследовательского метода [11].

Наука, репрезентируемая метафорой venatio , предполагала выработку новых, нетрадиционных исследовательских практик, в том числе и умение организовать коллективную исследовательскую деятельность, «охоту», как сложное, иерархизированное по функциональным обязанностям и решаемым задачам и синхронизированное совместное предприятие. Труды Ф. Бэкона сыграли важную роль в формировании нового образа науки и идеала научного исследования. Далее я остановлюсь на причинах и обстоятельствах, побудивших его обратиться к той области, которую сегодня относят к философии и методологии науки. Вопрос этот важен хотя бы потому, что эти причины и обстоятельства в значительной мере определили содержание предложенных им реформ, как методологических, так и институциальных. Однако перед тем, как приступать к указанным вопросам, следует обратить внимание на некоторые обстоятельства, касающиеся самого нашего героя и времени, в котором он жил.

«Судьба человека находится в его собственных руках», – писал Ф. Бэкон в эссе «О счастье». Но вместе с тем признавал: «внешние обстоятельства во многом способствуют счастью человека: фавор, благоприятная возможность, смерть других, случай, способствующий добродетели» [15]. Справедливость этих слов можно проиллюстрировать биографией того, кому они принадлежат.

Фрэнсис Бэкон родился 22 января 1561 года, через два с небольшим года после коронации Елизаветы I (15 января 1559 [16]). Он появился на свет в особняке Йорк-хаус ( ил. 1 ), резиденции лорда-хранителя Большой печати Англии ( Lord Keeper of the Great Seal ). Одно время была популярна легенда, будто Фрэнсис был незаконным сыном Елизаветы и Роберта Дадли, 1-го графа Лестера ( Robert Dudley, 1st Earl of Leicester ; 1532–1588). Новорожденного якобы тайно перевезли из королевской опочивальни в Йорк-хаус, и Николас Бэкон, тогдашний лорд-хранитель, усыновил ребенка [17]. Однако достоверность этой истории не подтверждается никакими серьезными аргументами.

Ил. 1. Водные ворота, оставшиеся от Йорк-хауса

Отец Фрэнсиса сэр Николас Бэкон ( Sir Nicholas Bacon ; 1509–1579) родился в семье пастуха Роберта Бэкона ( Robert Bacon ; 1479–1548), который не имел никакого формального образования. Своей стремительной карьерой от сына sheep-reeve в глухомани Саффолка до лорда-хранителя сэр Николас был во многом обязан реформам, начатым Генрихом VIII ( Henry VIII ; правл. 1509–1547). Впрочем, как гласит семейная легенда, родня ему тоже помогла: поначалу было решено отправить юного Николаса в монастырь, но, «узнав, что ему побреют голову, – мальчику это крайне не понравилось, – он сбежал из монастыря и спрятался на время у своего дяди, богатого портного, который затем послал племянника учиться в один из судебных иннов ( Inns of Court )», откуда тот, спустя несколько лет, вышел уже не сыном йомена, но джентльменом» [18]. Красивая легенда, однако реальность была несколько иной, но не менее впечатляющей.