Алёшка Емельянов - Бесконечность

безумию, злобе в делах предаваться.

Военные формы, законы, устав

над мною, всесильным и диким, не властны.

Попрал уже своды моралей и прав,

став самым безжалостным, грозным, опасным.

Никто не указ мне. Я сам уже Бог!

Шныряю я в поисках девы Афины,

какую, издав свой воинственный слог,

супругою сделаю возле рябины.

Вдвоём мы захватим податливый мир,

и будем шакалить, трофейничать вволю,

а после устроим кровавейший пир

на пепле, руинах, убитых и болях…

Из бункера, где мне теплей, безопасней,

где можно покушать, питаться и спать,

даю указанья упорно, негласно,

чтоб воинов, подростков на бой посылать.

Уверен, что вождь – наивысшее имя,

важнее, чем лучший, единственный Бог;

мессия, чья сущность светла, негасима

и неуязвима, бесспорна весь срок!

Я дал этой нации шанс на величье,

какой она вдруг упустила в борьбе

за земли, гражданское чудо-отличье,

за власть над планетой в умелой резьбе.

Сижу в подземелье и слушаю взрывы.

Порою, как крот, выползаю наверх,

смотрю на железных стрекоз, что ретиво

бросают снаряды на город и всех.

Давно я покинул дворцы и трибуны.

Но это лишь временный факт для страны.

Надеюсь, спасусь, и помогут мне руны,

апрельские ночи, предмайские дни…

Колдун, волхователь и маг превеликий,

всегда пребывающий в духе, волшбе,

варящий отвары и снадобья, дикий,

десятками месяцев верен судьбе.

Он может нагадить животным и людям,

умеет менять изъявленья стихий

и властен над живностью, явью и чудом,

научен гадать, быть опасным, как змий.

Косматый и пахнущий ведьмой, маслами

шептун злонамеренный и ворожей,

делец, что заведует горе-делами,

шаман или портельщик, и чудодей.

Ведьмак, чарователь и травник спесивый

вершит ремесло все живые года.

Но, жаль, не способен он сделать счастливым,

ведь милым насильно не быть никогда…

Люблю поклонение лысым вагинам.

Момент причащения – радостный миг.

Шепчу возле влажной иконы, картины.

В молитве ладони похожи на них.

Сочнейшие действа средь комнаты, сада,

вкушенья бутона, взиранья меж схем.

Вкуснейшие трещины, как от шпагатов.

Ворота, калитки и двери в Эдем.

Блаженная мякоть прекрасного свойства

привносит старание, страсть и любовь,

смущение, смелость, покой, беспокойство,

усердье, цикличность, желанье трудов.

Я буду фанатиком, верным до тризны,

адептом, вкушающим мокренький край,

слепым обожателем мест живописных,

который при жизни отведал сей рай!

Пора распускать этот странный альянс,

основанный только на недрах и страхе.

Большой ком растёт каждый метр и час -

тем самым уже приближается к краху.

Давно надо цепи все снять, не тая,

без казней, плетей и иной укоризны.

Пусть вольно живут населенья, края,

имеют все шансы и векторы жизни.

Не нужно неволить, кормить тех ребят,

тянуть весь улов растянувшейся сетью.

Так, лисы и волки, хотя и едят,

но смотрят на лес, где их логово, семьи.

Животные рвутся из клеток, грызут,

подкопы творят и кричат оголтело,

совсем не жалеют клыки или грудь,

и лапы, и морды, и клювы, и тело.

Вольеры с породами шатко стучат.

Невольники требуют воли и счастья

средь шума и скорости новеньких дат,

пока ещё просят так робко, безвластно.

Устали охранники, все повара

и зрители с западной, яркой трибуны.

Пора же! Пора же! Пора же! Пора!

Настал век свободы, законов, фортуны!

Все дамбы, плотины не вечны в годах.

Поток и дожди насыщают сверхсыто.

Терпения рвутся у птиц и зверей.

Пускай все расходятся! Двери открыты…

Мечтаю разрушить овал скорлупы,

стесняющей душу и сочные крылья.

Желаю разбить эту корку рабы,

какая под шинно-земельною пылью.

Стараюсь познать назначенье и роль.

Скафандр иль кокон сжимает так страшно.

Стремлюсь через леность, привычку и боль.

В стеснении душно, темно и так влажно.

Хочу расколоть этот дом меловой,

стуча мелким клювом о крепкие стены.

Алкаю откинуть сей панцирь тугой.

Родные оковы привычны, сильнее.

Мне здесь безопасно, уютно, тепло,

поэтому страшно так выйти наружу.

Но мышечный рост, как и вера в добро,

ведут из обители мысли и душу.

С рожденья в тюрьме. Не моя в том вина.