Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Техноструктура, в свою очередь, приходит к отождествлению с государством [Galbraith, 1972, p. 311; Гэлбрейт, 2008, с. 262] и начинает столь же централизованно и обезличенно двигаться к исчерпывающему и всестороннему плану. Поэтому американское производство порождает (по словам, ставшим прощальным подарком президента Эйзенхауэра советской пропаганде) «военно-промышленный комплекс», а вместе с ним и «культуру оружия», благодаря которой можно узаконить огромные расходы на оборону. Основным орудием этого процесса легитимации является «миф о холодной войне». С его помощью непрерывная экономическая экспансия объясняется военными нуждами. «Война же, ведущаяся без сражений, не таит в себе никакой опасности того, что борьба прекратится» [Ibid., p. 332; Там же, с. 277] и, следовательно, оправдывает постоянный технологический прогресс, а вместе с ним и бесконечное разнообразие продукции и постоянное возобновление воли к потреблению.

Описание Гэлбрейтом американской системы, существование которой поддерживает «миф о холодной войне», позволяет ему направлять в адрес США критические замечания, ранее адресованные Советскому Союзу. Он признает: «Нельзя недооценивать различие, обусловленное Первой поправкой к Конституции США» [Ibid., p. 334; Там же, с. 279]. Однако добавляет к этому, что системы регулирования экономики абсолютно сопоставимы. Обе подчиняются «требованиям планирования», что в обоих случаях означает «замену рыночного механизма контролем над ценами и экономическим поведением человека» [Ibid., p. 334; Там же, с. 279]. Первая поправка упомянута вскользь лишь для того, чтобы вынести за скобки политические различия и обратить внимание на экономическое сходство, в котором, согласно Гэлбрейту, заключается глубокая истина об Америке и о ее советском сопернике. По мере того как Гэлбрейт развивает эту фантазию, становится ясно, что черты сходства между Советским Союзом и США, которые он считает глубокими , в действительности являются наиболее поверхностными. А те признаки, которые он определяет как совсем незначительные, едва заметные, а именно наличие или отсутствие свободы слова, конституционного правительства и верховенства права, и есть самые глубокие.

Как и следовало ожидать, своей критикой американской системы Гэлбрейт заработал себе надежную позицию внутри нее. Правда, назначение послом в Индию в 1961 г. придало определенный реализм его взглядам, и он ненадолго осознал истину, которую марксистская мысль умудрялась отрицать целое столетие: не экономическая система нации определяет ее характер, а политические институты. Также он понял, что политический порядок, который награждает своих критиков, радикально отличается от того, что доводит их до смерти в трудовых лагерях.

Во время службы Гэлбрейт читал лекции об экономическом развитии в разных индийских университетах, поддерживая дискредитированный теперь тезис о том, что иностранная помощь является необходимым предварительным условием политико-экономического «взлета» стран третьего мира. В то же время он осознал истину, которая благодаря работам таких авторов, как Питер Томас Бауэр, Эли Кедури и – не так давно – Дамбиса Мойо [Bauer, 1971; Kedourie, 1984; Moyo, 2009], получила широкое признание. А именно о том, что иностранная помощь неэффективна без зарубежных институтов, в частности без верховенства права, обеспечения исполнения договоров и парламентского процесса, завезенных в третий мир европейскими империалистами (по крайней мере некоторыми из них) и оказавшихся впоследствии под угрозой уничтожения [Galbraith, 1964, p. 42].

Поэтому в этих лекциях опровергается миф, цветущий пышным цветом в «экономическом» дискурсе Гэлбрейта, – миф о корпорации как зловещем, постоянно расширяющемся, неконтролируемом монстре, чьи обезличенные цели управляют нашей жизнью и определяют степень удовлетворенности. Он признает реальное различие между корпорацией в капиталистической экономике и «коллективом» при советской системе. В первом случае это настоящий субъект права, а во втором – фикция, служащая для угнетения [Galbraith, 1964, p. 95]. Коммунистический коллектив: фабрика, совхоз, профсоюз или партийная ячейка – был огражден от реальных последствий своих действий. Он пользовался обширным и негласным иммунитетом против механизмов правовой защиты и не мог быть призван к ответу никем из рядовых участников.

Все это касается одного из достижений европейской цивилизации, равно как и римского права, к которому она восходит корнями. Власти в западном конституционном государстве везде, где это возможно, определяются как юридические лица. А значит, они подчиняются принципу верховенства права. Частной корпорации может быть предъявлено обвинение. Соответственно, она может прий-ти к краху, если ее действия продиктованы пренебрежением к остальным членам общества. По этой причине Гэлбрейт справедливо призывал нас защитить ее [Ibid, p. 98]. Безличность коммунистических институтов освобождала их от ответственности. В результате ничто не могло контролировать или ограничивать их, кроме принуждения, а последнее должно было применяться к ним извне . В этом вся суть холодной войны: правительство, имеющее лицо, столкнувшись с экспансионистской, но полностью обезличенной властью, могло защитить себя не путем переговоров и дипломатии, а только с помощью стратегии сдерживания.