Дэвид Эдмондс - Убили бы вы толстяка? Задача о вагонетке - что такое хорошо и что такое плохо?

Спустя два века после смерти Бентама его объемные труды все еще продолжают издаваться, а в исследованиях, ему посвященных, наблюдается некоторое оживление. Однако его достижения остаются недооцененными. Его взгляды почти всегда считают слишком грубыми, исчисление счастья — глупым, а сведение ценности жизни к «удовольствию» — пустым. Тот факт, что он мог бы без запинки дать недвусмысленный ответ на задачу с толстяком, составляет, с точки зрения большинства философов, фатальную оплошность, а не достижение.

Но Бентам был основателем философской школы, которая, хотя и не является в буквальном смысле модной, всегда имела приверженцев, которых можно встретить и в наши дни. Утилитаристом был Джон Стюарт Милль, и точно так же утилитаристские склонности имелись у Бертрана Рассела. Еще один гигант, кембриджский философ XIX века Генри Сиджвик тоже работал в рамках утилитаристской традиции. В XX веке утилитаризм на короткое время снова стал господствующим течением, а ключевой фигурой в его возрождении был оксфордский профессор Ричард Хэар. И сегодня такие важные философы, как Дерек Парфит и Питер Сингер, работают, оставаясь в тени Бентама, но ничуть не стесняются этого.

Конечно, после Бентама утилитаризм претерпел кое-какую корректировку, так что благодаря некоторым дополнениям в методе, которым утилитарист должен определить судьбу толстяка, возникли новые сложности и тонкости. На самом деле сегодня большинство студентов знакомятся с утилитаристской мыслью не через Бентама, а по работам сына его друга Джеймса Милля.

Бентам был вундеркиндом. В три года он уже читал, с четырех лет учил латынь с греческим, а в двенадцать поступил в Оксфордский университет. Однако в сравнении с Джоном Стюартом Миллем он мог бы показаться ребенком с замедленным развитием.

Отец Дж. С. Милля, Джеймс, был человеком строгим, неэмоциональным и властным. Он вырос в Шотландии и познакомился с Бентамом только после того, как переехал в Лондон. Милль-старший придумал свой собственный мысленный эксперимент. Он считал что при рождении разум представляет собой чистую доску. Вопрос в том, что можно запечатлеть на этой tabula rasa . Что случится, если подчинить ребенка самой что ни на есть строгой форме домашнего обучения, соединив в ней естественные науки с гуманитарными? Какой человек из него в результате вырастет? Какие таланты, умения и способности будут в нем взращены?

Мысленный эксперимент Джеймса Милля отличался от экспериментов вагонеткологии тем, что его можно было изучать на практике. Занявшись тем, что сегодняшние социальные службы, несомненно, сочли бы насилием над ребенком, Милль посадил своего сына на диету с повышенным содержанием знаний. В три года Джон Стюарт Милль учил греческий и арифметику [107] Хотя стоит отметить, что источником этих сведений является «Автобиография» Милля, в которой, возможно, сохранились некоторые семейные мифы. . Ползунка не стали пичкать латынью, отложив ее до восьмилетнего возраста. К четырнадцати годам Джон прошел серьезный курс логики и математики. Также он читал книги по специально составленному списку, в котором были работы из других дисциплин, в частности истории и экономической теории.

Вся эта информация успешно уместилась в разуме Джона, но не привела к психическому здоровью: в двадцать лет у него случился срыв. В том акценте, который он позже будет ставить на свободе и автономии, возможно, отражается его озлобленная реакция на собственное детство, когда он играл роль морской свинки. Тем не менее руководящим принципом его философии, по крайней мере если ограничиваться ее теоретической частью, была не свобода, а утилитаризм (для объяснения связи между ними в свое время извели море чернил). Милль говорил о своем попечителе, что его цель заключалась в том, чтобы «вести войну с абсурдом в практических делах» [108] Mill J. S. Mill on Bentham and Coleridge //F. R. Leavis (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1980. P. 44. , и этот принцип Милль мог бы признать и своим собственным. Когда он прочитал перевод работы Бентама (на французский язык) и разобрался с принципом полезности, он сказал: «Мое видение вещей обрело единство. У меня появились мнения: вероучение, доктрина, философия; даже, в одном из лучших смыслов этого слова, религия, распространение и внедрение которой могло бы стать главной внешней целью жизни» [109] Mill J. S. Autobiography. Halifax: Ryburn Publishing Ltd., 1992. P. 37. .