Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

«…О боже, почему среди вас единственный мужчина – Герсдорф? Женитесь на богатой! Тогда вы сможете путешествовать и обогащаться… и написать собственную оперу… Какой дьявол заставил вас быть всего лишь педагогом!» [14]

Это был типичный Вагнер, слишком резкий для восприятия человека, только что сравнившего себя с утомленной мухой в сумерках жизни. Ницше не был готов к таким ярким переживаниям. Он ответил Вагнеру, что точно не приедет летом в Байрёйт, а собирается провести время в разреженном воздухе какой-нибудь очень высокой и отдаленной швейцарской горы, сочиняя следующее «Размышление».

Вагнеру идея не понравилась. Он настаивал на том, что присутствие Ницше в Байрёйте летом будет неоценимым. Король Людвиг наконец-то понял, что не может больше выносить мысли о том, что не увидит «Кольца» в тончайшей постановке самого маэстро, и довел сумму ссуды до сотни тысяч талеров. У Ницше в связи с этим должно было появиться много дел.

Как Вальхалла Вотана, оперный театр строился камень за камнем. На лето было назначено прослушивание певцов и музыкантов, подготовка декораций и театральных машин: валькирии должны летать , девы Рейна – плавать , а дракон – изрыгать огонь и при этом не спалить весь театр.

Как Вагнер мог быть таким бесчувственным и не понимать, что деликатное здоровье Ницше может не выдержать такое насыщенное лето? Как это вообще пришло ему в голову? Кроме того, профессору не нравились разговоры о браке – с этого конька редко слезала и его мать.

Ницше уже приближался к тридцатилетию, а оставил пока только несколько мало кому интересных книг и меркнущую славу филолога-вундеркинда. По сравнению с Иисусом Христом, который в тридцать лет приступил к трехлетней проповеди, потрясшей мир, достижения были весьма скромными. Отец Ницше умер в тридцать пять, и сам Фридрих всегда думал, что тоже умрет в этом возрасте, но теперь уже закрадывались сомнения в том, что он протянет так долго. Смерть стучалась в двери крепости; механизм давал сбои. Проблемы со здоровьем сменялись «оздоровительными мерами». То и другое часто вызывало ужасные конвульсии и харканье кровью. Несколько раз он подозревал, что его последний час настал. Порой он прямо-таки молил о смерти. Медицинская теория того времени, как и теория религии, колебалась между взглядом на врачей как на ведунов и научным подходом. Лучшие врачи, осматривавшие Ницше, диагностировали у него хронический катар желудка, усугубленный чрезмерным количеством крови в организме, которая вызывала растяжение желудка и перенасыщение кровью сосудов, что приводило к недостаточному снабжению кровью головы. К пиявкам, банкам и шпанским мушкам добавились новомодные методы лечения – карлсбадская соль, электротерапия, гидротерапия, огромные дозы хинина и новое чудодейственное средство – «раствор Гелленштейна». Но ничто не помогало, и Ницше это понимал.

По его словам, он стал одним из тех бледных и слабонервных людей со всего мира, странствующих от одного курорта к другому. Он жадно читал литературу по медицине и физиологии, и все же, хотя он пробовал все чудодейственные лекарства и ни одно ему не помогало, тут ему изменяла аналитическая научная строгость. В этой области он был так же доверчив, как следящий за гороскопами читатель газет. Но в глубине души он знал: «Такие люди, как мы… никогда не страдают лишь физически – все это тесно переплетено с духовными кризисами, так что я понятия не имею, как медицина и кулинария могут мне помочь» [1].

Возможно, самый серьезный удар по его здоровью был нанесен самым почтенным в то время специалистом по желудочным болезням доктором Йозефом Вилем, клинику которого в Штейнабаде Ницше посетил летом 1875 года. Помимо традиционных клизм и пиявок, ему было предписано новшество – «чудодейственная» диета Виля: мясо – и только мясо! – четыре раза в день. Виль даже дал ему уроки кулинарии, чтобы Ницше мог соблюдать эту диету и после выхода из клиники.