Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Ницше произнес то, о чем долго молчали: государству нужны не блестящие личности, а винтики в механизме, специалисты, имеющие ровно столько образования, чтобы работать покорно и некритически, неизбежным результатом чего станет укоренение интеллектуальной посредственности. В возмущении тем, что место культуры занимают газеты, мы слышим эхо разговоров Ницше с Буркхардтом во время прогулок и раздражение тем, что газеты сейчас необходимы даже величайшим ученым: «Тот клейкий, связующий слой, который теперь отложился между науками – журналистика, – воображает, что призван выполнять здесь свою задачу и осуществлять ее сообразно со своей сущностью» [21] Пер. под ред. И. А. Эбаноидзе. [15].

Лекций в курсе должно было быть шесть, но, когда он прочитал пятую, подвело здоровье. Это, наряду с его неспособностью перейти в последней лекции от теории к конкретным предложениям по поводу образовательной реформы, предопределило то, что цикл так и не был завершен. Все пять лекций пользовались популярностью и активно посещались. Он получил предложение возглавить кафедру классической филологии в северном городке Грайфсвальде, но последнее, что ему было нужно, – это очередная кафедра филологии. Он мечтал перейти на кафедру философии.

Окрыленные студенты из Базеля неправильно поняли его отказ Грайфсвальду. Посчитав, что дело в его нерушимой преданности Базелю, они нанесли ему визит и предложили провести в его честь факельное шествие. Он отказался. Через несколько дней университет Базеля поднял ему жалованье до 4000 швейцарских франков в знак признания его «выдающейся работы».

Через восемь дней после первой лекции Ницше его призвал Вагнер. Он был сильно расстроен. Ему никак не удавалось предотвратить «убийство молчанием» [16] книги Ницше, но еще больше Вагнер беспокоился о себе и о труде своей жизни. Похоже, его мечта рушилась вновь. Сначала городской совет Байрёйта предложил ему место для постройки оперного театра, но позже оказалось, что совет не владеет землей, а настоящий владелец отказался продавать участок. Затем ситуация усугубилась: секретарь короля Людвига подсчитал смету. Финансы удавались Вагнеру еще хуже, чем насвистывание мелодий, и затраты на строительство каким-то невероятным образом выросли с трехсот тысяч талеров до девятисот тысяч. Деньги планировалось добыть, организовав Вагнеровские общества с вступительными взносами везде, где найдутся энтузиасты. В Германии и по всей Европе возникло несколько обществ. Одно появилось даже в Египте с участием самого хедива, загоревшегося идеей интеграции с Европой (незадолго до того он пригласил на открытие Суэцкого канала, среди прочих, даже Генрика Ибсена). Ответственность за координацию средств многочисленных Вагнеровских обществ была возложена на двух больших шишек с идеально подходящими друг другу фамилиями – баронов Лена из Веймара и Кона из Дессау. Им, однако, удалось собрать лишь сумму от 12 до 28 тысяч. По крайней мере, так они утверждали, хотя Вагнер был уверен, что Кон, которого он называл «придворным евреем», саботировал предприятие по своим гнусным семитским причинам.

Вагнер был в отчаянии; он уже почти готов был отказаться от проекта. Он не мог заснуть, никуда не годилось пищеварение. Композитора страшила мысль о том, что король Людвиг может умереть или сойти с ума. Тогда деньги кончатся совсем: проект «Кольца» и всего культурного возрождения Германии умрет вместе с монархом. Вагнер призвал Ницше в преддверии последнего, отчаянного турне для сбора средств. Увидев маэстро в таком плачевном состоянии, Ницше импульсивно предложил все бросить и отправиться в турне по Германии с лекциями, доход от которых поступал бы в пользу Вагнера. Композитор разубедил его: Ницше должен был оставаться в Базеле и упрочивать свою репутацию, завершив цикл лекций. Самым важным было повлиять на образовательную политику Бисмарка. Параллельно с успешными лекциями, которые Ницше планировал переработать в книгу, он тайно готовил меморандум для Бисмарка, где указывал на просчеты канцлера в образовательной сфере и предлагал реформы как модель культурного возрождения: «Хочу показать, как постыдно упускается благоприятнейший момент для того, чтобы основать действительно немецкое образовательное учреждение, которое служило бы возрождению немецкого духа…» [22][17] В итоге и книга не увидела свет, и меморандум так и не был отправлен. Впрочем, идея была обречена с самого начала: Бисмарк не любил, когда ему грозили пальчиком.