После выхода рецензии Видманна, где тот характеризовал «По ту сторону добра и зла» как динамит, Ницше наконец-то обрел оптимизм в отношении того, что его книги могут остаться в памяти потомков. Воодушевившись, он разослал около 66 дарственных экземпляров – огромное число по сравнению с семью дарственными экземплярами предыдущей книги – четвертой части «Заратустры». Да и те семь сопровождались параноидальными инструкциями: получатели должны были держать в секрете мудрость, которую почерпнут из книги, потому что она слишком драгоценна, чтобы стать достоянием общественности. Теперь же он более всего хотел, чтобы его слова были услышаны.
Видманн также обрадовал его сообщением о том, что композитор Иоганнес Брамс очень заинтересовался «По ту сторону добра и зла» и теперь обратил внимание на «Веселую науку». Усмотрев в этом возможность, Ницше послал ему ноты «Гимна жизни». Он надеялся также заинтересовать его злополучной оперой Петера Гаста «Венецианский лев», но Брамс был слишком опытен в подобных делах. В ответ он послал лишь формальное подтверждение получения.
Якоб Буркхардт получил «По ту сторону добра и зла» с дурными предчувствиями. Его очень смутила последняя часть «Заратустры». Что еще может выкинуть этот Ницше? Буркхардт – тихий человек, живший над пекарней, всегда был склонен к осторожному несогласию; поэтому вполне понятно, что свой ответ на книгу он начал с того, что плохо разбирается в философии. Однако после этого он стал хвалить аргументацию Ницше и его концепцию вырождения современного общества – стада, которому священники-аскеты навязали рабскую мораль.
У Буркхардта не было времени на демократию. Описание Ницше сильного человека, который должен создать будущее, отлично вязалось с некогда нарисованной Буркхардтом картиной эгоизма, жадности и жестокости итальянских князей, благодаря чьей воле к власти Средние века сменились эпохой Возрождения. Забавно, что именно это дало дорогу пяти векам либерального гуманизма.
Ницше также послал последние книги Ипполиту Тэну, французскому историку и литературному критику, которого интересовало истолкование истории через факторы окружающей среды. Как и Ницше с Буркхардтом, Тэн горько осуждал Французскую революцию. Тэн горячо отозвался на письмо, сообщив, что «Заратустра» лежит у него на прикроватном столике и он постоянно читает книгу на ночь [2].
Тогда только что вышел второй номер Journal des Goncourt, в котором братья Гонкур освещали жизнь парижских бульваров и регулярные театральные вечеринки и обеды, где собирались, по словам Ницше (в которых явно слышится зависть), «лучшие и самые скептические умы» Парижа. Тэн был среди этих блестящих умов, как и литературный критик Сент-Бёв, романист Флобер и Теофиль Готье. Иногда к ним присоединялся и Тургенев. Ницше завидовал этим утонченным собраниям, на которых сочетались «ярый пессимизм, цинизм, нигилизм с долей распущенности и хорошего юмора» [64] Эта и следующая цитаты – пер. И. А. Эбаноидзе.
[3]. Там бы он пришелся ко двору, отмечал он. Если бы в его жизни было что-то подобное!
Не имея возможности обедать в кругу равных себе, он поехал к Эрвину Роде, старому другу по Лейпцигскому университету. Роде теперь был профессором философии; вскоре он станет вице-канцлером Гейдельбергского университета. Встреча прошла неудовлетворительно с точки зрения обеих сторон. Ницше сетовал, что Роде не сказал ни единого умного слова. Роде же писал, что почувствовал в Ницше какую-то неописуемую странность, нечто необъяснимое, как будто бы он приехал из страны, где больше никто не живет. Роде первым ощутил настоящую опасность. На него не произвели впечатления новые пафосные заявления Ницше о том, что ему выпало великое предназначение, что он – первый философ нового века – «нечто решающее и роковое, стоящее между двумя тысячелетиями» [4]. Это показалось Роде проявлением мании величия, и он решил самоустраниться. Он перестал отвечать на письма Ницше и не подтверждал получения новых книг, которые Ницше продолжал ему присылать сразу после выхода. Эти двое больше никогда не встречались.
Приятным сюрпризом стало письмо из Дании от Георга Брандеса, писателя и литературного критика [5]. Ницше посылал ему «Человеческое, слишком человеческое» и «По ту сторону добра и зла». Наконец, получив в ноябре 1887 года «К генеалогии морали», Брандес откликнулся быстро и с большим энтузиазмом.
Георг Брандес был ведущим литературным критиком в Северной Европе. Будучи радикалом в политическом и религиозном отношении, он придумал термин indignationslitteratur («литература негодования», или «литература протеста») для книг, которые респектабельные мужья в 1880-е годы таили от жен и дочерей, которые подвергались критике епископов с кафедр и часто становились жертвой цензурных искажений или даже запретов. Брандес отстаивал «опасных» свободных мыслителей, таких как Кьеркегор, Ибсен, Стриндберг, Кнут Гамсун, Бальзак, Бодлер, Золя, Достоевский и Толстой. Стоящие у власти политики и клирики считали его развратником и даже прямо называли Антихристом.
Читать дальше