Сью Придо - Жизнь Фридриха Ницше [litres]

Ницше отказывается от сквозного сюжета и предлагает двадцать две афористические речи, посвященные самым разным темам – личной добродетели, предпосылкам преступления, достойной смерти. Вот полный список:

О трех превращениях

О кафедрах добродетели

О потусторонниках

О презирающих тело

О радостях и страстях

О бледном преступнике

О чтении и письме

О дереве на горе

О проповедниках смерти

О войне и воинах

О новом кумире

О базарных мухах

О целомудрии

О друге

О тысяче и одной цели

О любви к ближнему

О пути созидающего

О старых и молодых бабенках

Об укусе змеи

О ребенке и браке

О свободной смерти

О дарящей добродетели

Эти речи содержат идеи Ницше по соответствующим вопросам, изложенные архаичным, библейским языком его alter ego Заратустры.

Учитывая его недавний опыт, неудивительно, что женщины подвергаются очень суровой критике, что резко контрастирует с его проницательным пониманием женской души в «Веселой науке». Разве не лучше попасть в руки убийцы, чем к распутной женщине? – спрашивает он. И знаменитое: «Ты идешь к женщинам? Не забудь плетку!» [12]

Раздел «О свободной смерти», вероятно, самый революционный для своего времени. Христианство учит, что добровольно лишить себя жизни – непростительный грех. Самоубийц хоронили в неосвященной земле за стенами кладбища, что символизировало вечное изгнание их душ из рая. Но Ницше предлагает возможность добровольной эвтаназии для тех, кто страдает от невыносимой боли, тех, кто чувствует, что качество их жизни упало, или тех, кто просто считает, что их час настал. Он предлагает позволить им добровольно свести счеты с жизнью и не считать это преступлением, достойным вечного проклятия.

В каждой из двадцати двух речей моделируется честная и искренняя жизнь в соответствии с идеалом сверхчеловека – нерелигиозного, независимого, дисциплинированного и созидающего. Каждая заканчивается словами «Так говорил Заратустра». Книга завершается на оптимистической, восторженной и, что весьма характерно, малопонятной ноте:

«Великий полдень – когда человек стоит посреди своего пути между животным и сверхчеловеком и празднует свой путь к закату как свою высшую надежду: ибо это есть путь к новому утру.

И тогда заходящий сам благословит себя за то, что был он переходящий; и солнце его познания будет стоять у него на полдне.

“ Умерли все боги; теперь мы хотим, чтобы жил сверхчеловек ” – такова должна быть в великий полдень наша последняя воля!

Так говорил Заратустра».

Это очень короткая книга – около сотни страниц. Ее фразы поэтичны и гипнотически повторяются, они кратки и динамичны. Ницше говорил, что написал книгу – или она написала его – за десять дней экстатического вдохновения и откровения. На самом же деле, вероятно, ему потребовалось на это несколько больше времени – около месяца.

14 февраля 1883 года он отправил книгу своему издателю Шмайцнеру, назвав ее в приложенном письме «пятым евангелием». Чтобы послать почтовое отправление, он поехал из Рапалло в Геную – возможно, хотел отправить его из подходящего места своего символического путешествия, а может быть, просто решил, что из Генуи оно дойдет быстрее. В Генуе из газет он узнал, что днем ранее умер Вагнер. Он посчитал это знамением, сверхъестественной связью: вновь рапиры скрестились в воздухе. Несколько искажая правду, он отметил, что последний раздел книги был окончен ровно в то же время, когда Рихард Вагнер умирал в Венеции.

Душа Вагнера отправилась на встречу с другими аргонавтами духа. Вагнер некогда тоже носил семь шкур одиночества пророка-визионера. Теперь, мертвым, он мог вернуться к своему более раннему истинному «я». Ницше посчитал «Так говорил Заратустра» новым «Кольцом нибелунга». Его отец Вагнер умер; его сын Заратустра родился.

Великодушие и благоразумие Ницше проявилось в том, что, как он написал Францу Овербеку через неделю после смерти Вагнера, он уже некоторое время знал о недостойной переписке Вагнера с его врачами: «Вагнер был, безусловно, самым завершенным человеком из тех, кого я знал, и в этом отношении мне пришлось от многого отказываться в течение шести лет. Но между нами возникла угроза едва ли не смертельная; проживи он дольше, могло бы случиться что-то страшное» [13]. Более открыто он высказывался 21 апреля в письме к музыканту Петеру Гасту: «У Вагнера было много зловредных идей, но что вы скажете, узнав, что он обменивался письмами (даже с моими врачами), чтобы выразить свое убеждение в том, что мои изменившиеся взгляды – следствие противоестественных излишеств и намек на педерастию?» Через несколько месяцев, в июле, он писал Иде Овербек об «ужасном, мстительном предательстве», слухи о котором дошли до него годом ранее.