Григорий Сковорода - Разговор пяти путников об истинном счастье в жизни

Григорий. Скажи яснее! Ермолай. На деньги, на землю, на здоровье, на людей и на все, что только ни есть в свете. Яков. Чего ты засмеялся? Афанасий. От радости, что случился дурачеству моему товарищ. Сей так же быть желает: горбатым, как верблюд; брюхатым, как кит, носатым, как крокодил; пригожим, как хорт, аппетитным, как кабан, и прочее. Григорий. Богословские уста, а не богословское сердце. Хорошо ты говоришь о Боге, а желаешь нелепого. Не прогневайся, друг мой, на мое чистосердечие. Представив себе бесчисленное число тех, коим никогда не видеть изобилия: в образе больных и престарелых приведи на память всех нескладных телом рожденных. Неужели ты думаешь, что премилосердная и попечительная мать наша натура затворила им двери к счастью, сделавшись их мачехой? Ах, пожалуй, не стесняй мне премудрого его промысла в узкие пределы, не клевещи на всемогущее ее милосердие. Она для всякого дыхания добра, не для некоторых выборных из одного только человеческого рода; она расточительнейшим своим промыслом все то изготовила, без чего не можешь совершить последнего червяка счастье, а если чего недостает, то, конечно, лишнего. Очей не имеет крот, но что ж ему? Птицы не знают корабельного строения — не надобно, а кому надобно — знает. Лилия же не знает фабрик, она и без них красна. Оставь же, друг мой, это клеветническое на родную мать нашу прошение. Ермолай. Я не клевещу и не подаю на нее прошение. Григорий. Ты клевещешь на ее милосердие.

Ермолай. Сохрани меня Бог, я на Бога не клевещу. Григорий. Как не клевещешь? Сколько тысяч людей, лишенных того, чего ты желаешь?

Ермолай. Без числа, так что же? Григорий. Удивительный человек! Так Бог, по твоему определению, есть не милосердный? Ермолай. Для чего? Григорий. Для того, что затворил им путь к сему, чего ты желаешь так, как надежной твари счастья? Ермолай. Так до чего ж мы с тобой договорились? Григорий. До того, что или ты с твоим желанием глуп, или Господь не милосердный.

Ермолай. Не дай Бог сего сотворить. Григорий. Почем знаешь, что получение твоего желания тебя осчастливит? Справься, сколько тысяч людей оное погубило? До каких пороков не приводит здравие с изобилием? Целые республики из-за этого пропали. Как же ты изобилия желаешь, как счастья? Счастье несчастливым не делает. Не видишь ли и теперь, сколь многих изобилие, как наводнение всемирного потопа, пожрало, я души их чрезмерными затеями, как мельничные камни, сами себя съедая, без зерна крутятся? Божье милосердие, конечно бы, осыпало тебя изобилием, если б оно было тебе надобно; а теперь выброси из души это желание, оно совсем разит родным световым квасом. Ермолай. Называешь мое желание квасом?]

Григорий. Да еще квасом прескверным, световым, исполненным червей неописуемых, день и ночь умерщвляющих душу, и как Соломон говорит: вода глубока и чиста — совет в сердце мужа, — так и я говорю, что квас прескверный, световой — желание в сердце твоем. "Дал ты веселье в сердце моем", — Давид поет, — а я скажу: взял ты смятение в сердце моем. Ермолай. Почему желание светское?

Григорий. Потому что общее.

Ермолай. Для чего ж оно общее?

Григорий. Потому что провонялось и везде оно есть. Где ты мне сыщешь душу, не напоенную квасом сим? Кто не желает почестей, серебра, власти? Вот тебе источник ропота, жалоб, печали, вражды, тяжб, [войн], грабежей, воровства, всех машин, крючков и хитростей. Из сего родника родятся измены, бунты, [заговоры], похищения [скипетров], падения государств и всех несчастий бездна. "Господи, — говорит Петр святой в "Деяниях", — да не войдет ничто скверное в уста мои". На нашем языке скверное, а на эллинском лежит KOIVOV, то есть общее — все то одно, общее, светское, скверное. Мирское мнение не есть то в сердце мужа чистая вода, но благо — KOIVOV, coenum — свиньям и бесам водворение. Кто им на сердце запечатлел сей кривой путь к счастью? Конечно, отец тьмы. Сию тайную мрачного царства славу друг от друга приемля, заблуждаются от славы света Божьего, ведущего к истинному счастью водами, засеянными мирских похотей духом. Не вникнув в недра сладчайшей истины, а это их заблуждение, сказать Иеремииными словами, написано на ногте бриллиантовом, на самом роге их алтарей. Откуда проистекают все вещи и дело, так что сего началородного рукописания ни стереть, ни вырезать, ни разодрать невозможно, если не постарается сам и себе вседушно человек с Богом в Павле говорящим: "Не наша битва…" Подпояши ж, человек, бедра свои истинные, вооружись против сего твоего злобного мнения. На что тебе засматриваться на манеры световые? Ведь ты знаешь, что истина всегда в малолюдном числе просвещенных Божьих людей царствовала и царствует, а мир сей принять не может. Собери пред собой их всех живописцев и архитекторов и узнаешь, что живописная истина не во многих местах обитает, а самую большую их толпу посеяло невежество и неискусство. Ермолай. Так сам ты скажи, в чем состоит истинное счастье? Григорий. Сперва узнай все то, в чем оно не состоит, а, перешарив пустые закоулки, скорее доберешься туда, где оно обитает. Яков. Я без [свечи] по темным углам — как ему искать? Григорий. Вот тебе свеча: премилосерднейший отец наш всем открыл путь к счастью. Сим камнем искупай золото и серебро, чистое ли? Афанасий. А что ж, если кто испытывать не искусен? Григорий. Вот так испытай! Можно ли всем людям быть живописцами и архитекторами? Афанасий. Никак нельзя, вздор нелепый.