Виктор Гидиринский - Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен

Вне типологии национализма мы оказываемся в «объятиях» смертельного социального недуга, способного порождать крайние формы человеконенавистнического экстремизма, не исключая международных войн и локальных вооруженных конфликтов между нациями и народностями. Поэтому необходимо понять истинную природу национализма и недопустимость его однозначно патологической трактовки, а тем более ее реализации в социальных и межличностных отношениях.

Неизбежны вопросы: откуда же появились извращенная интерпретация национализма и ее следствие – понимание национализма как чудовищного порождения социума, угрожающего его существованию? И почему столь тяжко и долго восстает спасительная альтернатива – другой тип национализма: национализм как любовь и уважение к своему народу и как братское отношение к другим нациям, народам и народностям?

И еще весьма непростой вопрос: на каком типе национализма может базироваться национальная идея? Правомерна ли национальная ненависть к народу или его части в условиях национальной идеи, сосредоточенной, например, на защите Отечества от агрессии? Или: правомерна ли национальная ненависть, когда имеет место мобилизация населения на отстаивание реакционной национальной идеи? Забегая вперед, нужно сказать: для понимания феномена национализма, как и для выяснения характера национальной идеи, абсолютно необходим эвристический выход на гносеологический принцип типологии любых явлений и объектов познания. Однозначности в аксиологии, гносеологии и онтологии быть не должно.

Однако в чем же таится корень однозначно бескомпромиссной трактовки национализма? В чьи «объятия» мог попасть Д. С. Лихачев, мыслитель и теоретик, которого многие называют совестью нации? Ведь именно ему принадлежат оценки, от которых стынет кровь: «Национализм самое тяжелое из несчастий человеческого рода… как и всякое зло, оно скрывается, живет во тьме и только делает вид, что порождено любовью к своей стране. А порождено оно на самом деле злобой, ненавистью к другим народам. это проявление слабости, а не силы нации» [139].

Можно не расширять диапазон данных раздумий и умозаключений, т. е. не заглядывать в просторы глубинных историко-психологических факторов, порождавших нетерпимость и неприязнь людей друг к другу. Здесь поле анализа необъятно и выходит за рамки и данной темы, и моих творческих возможностей.

Лучше сузить этот поиск и свести его к обстоятельствам преимущественно социально-политического характера, наиболее близким к однозначному пониманию национализма как порождению злобы и ненависти народов друг к другу.

На мой взгляд, «прицельная» взаимная злоба и ненависть между народами выросла наряду с религиозными противоречиями из межклассовых отношений. Взаимные неприязни и схватки между определенными социальными группами людей в эпоху Средневековья и ранее носили в основном конъюнктурно-локальный характер и, несмотря на значительные, подчас предельно жестокие формы действия, не приобретали стабильной, долговременной социально-политической несовместимости. Последняя возникла и развилась в эпоху перехода от феодализма к капитализму, особенно рельефно – в Западной Европе.

И вот здесь наряду с объективными социальными процессами вспыхнуло зарево, порожденное субъективными мотивами определенных лиц, корыстных и подчас бескультурных. Появилась печально знаменитая теория классовой борьбы, возведенная в ранг неизбежной, имманентно содержащей неистребимую взаимную ненависть не только между классами, но и между нациями. Более того, любые формы национальных движений квалифицировались под углом зрения теории классовой борьбы: нация угнетенных и нация угнетателей – универсальный ключ к разгадке любых национально значимых явлений.

От этих общеисторических положений перейдем к российской реальности. Как в России теория классовых отношений и классовой борьбы облеклась в «национальные одежды» и оплодотворила межнациональные отношения вообще и феномен национализма в частности? Как «ударила» эта теория по проблеме типологии национализма? Речь пойдет о реальной псевдотеоретической установке: в контексте теории классовых отношений и классовой борьбы не может быть речи о принципиально различных типах национализма, т. е. не только о несовместимости угнетателей и угнетенных, но и о содружестве национально-классовых субъектов. И более всего немыслимо, чтобы в контексте теории классовой борьбы возникла идея любви к другому народу, к стране, наполненной антагонистическими классовыми противоречиями.