Затем я прочел, что ту часть, где предписывается отбросить в знающем незнании чувственные вещи, чтобы достичь непостижимого, противник считает противоречащей словам тринадцатой главы Соломоновой книги Премудрости, то есть что от величия красоты творении можно познать творца. [37] Премудр. 13, 5.
Я сказал, что это ничуть не противоречит сказанному. Поскольку творения несоизмеримы с творцом, ни одно из творений не имеет облика, в котором можно постичь творца. Однако от величия красоты и славы творений мы восходим к бесконечно и непостижимо прекрасному, как от произведений искусства — к мастеру, хотя произведения искусства и мастер несоизмеримы. Кроме того, противник, утверждавший, будто в науке незнания ее наставник отвергает творения, раз они не ведут к познанию Бога, с полным основанием должен был покрыться краской стыда, найдя в последней главе первой книги «Ученого незнания» обстоятельнейшее разъяснение того, что всякое богопочитание необходимо основывается на утвердительных положениях, хотя знание незнания и остается судьей их истинности. Я заключил, что всякий легко поймет извращенность души и грубость представлений этого человека из следующих его слов: «Вот так сочинитель «Ученого незнания», войдя во тьму мрака, оставив всю красоту и славу творений, выдохся в рассуждениях; он не может узреть Бога как Он есть, ибо он все еще в пути [38] В пути — см. Об уч. незн. III 11, 248.
, отнюдь не славит его, но, блуждая в своих потемках, забывает вершину божественной славы, к которой устремляется всякое псалмопение. Что это величайшее нечестие и безверие, всякому верующему понятно». И дальше: «К этой ошибке его привела скудость логических познаний, из-за которой он решил, что в своем невежестве он нашел адекватное и точное соотношение с Богом, как бы средство уловления Бога».
«Вот слова человека лживого и дерзкого, — сказал я, — совершенно чуждого теологии».
Согласившись со мной, наставник прибавил, что человека вздорного лучше оставить в покое, чем глумиться над ним. «То, в чем он упрекает, «Ученое незнание» ставит целью отыскать, опираясь на Дионисия — чей праздник мы сегодня отмечаем, — который . в «Мистической теологии» учит восходить вместе с Моисеем во мрак. [39] 1, 3. См. Исх. 19, 16 — 20; 24, 15 — 18.
Мы тогда открываем Бога, когда все оставляем; и этот мрак есть свет в господе. В этом до такой степени просветленном незнании мы более всего приближаемся к Нему; и к этому стремились все мудрецы и до, и после Дионисия. Первый греческий комментатор Дионисия говорит: «Скорее в ничто, чем в нечто, кажется восходящим тот, кто жаждет достичь Бога, ибо только тот находит Бога, кто все оставляет». [40] Первый комментатор Дионисия — Максим Исповедник, но цитата явно из Псевдо-Беды (Коммент. на Боэция «О Троице», PL 95, 398Ь), где она приписана Василию (Кесарийскому?).
Тот и кажется противнику «иссякшим», кто, когда оставит все, только тогда, согласно первым теологам, и может быть восхищен вместе с Моисеем туда, где пребывает невидимый Бог. Дионисий называет мрак божественным лучом и говорит, что те — из их числа противник, — кто, будучи прикован к видимому, считает, что нет никакого сверхсущностного бытия, превосходящего доступное зрению и чувствам, думает своей наукой познать того, кто «мрак сделал покровом своим» [41] Пс. 17, 12.
; при этом он остерегает Тимофея, как бы кто из таких дикарей не услышал этой тайны».
И тут наш наставник по своему добросердечию обязал меня при случае в мягкой форме посоветовать противнику наложить на уста молчание, раз он не вмещает такие высокие понятия, и больше дивиться тому, чего он не может вместить, а не набрасываться на него, и расстаться с надеждой, будто можно при каком бы то ни было усердии (studio) достичь этой тайны тому, кому не дал Бог. «А если он надеется обрести благодать и от слепоты прозреть, пусть читает со смыслом названную уже «Мистическую теологию», Максима Исповедника, Гуго Сент-Викторского, Роберта Линколънского, Иоанна Скота, аббата Верчелльского и других новейших толкователей этой книги; не сомневаюсь, он поймет, что до сих пор был слеп».
А я, поражаясь снисходительности наставника, возразил: «Не могу снести того, что он смотрит на тебя как на невежду в логике, словно Аверроэс на Авиценну».
«Пусть это тебя не беспокоит, — сказал он. — Будь я невежественнейшим из всех, довольно мне и того, что я обладаю знанием этого невежества, а противник, хотя и безрассудствует, не обладает. Говорят, блаженный Амвросий добавлял к молитвам: «Освободи нас от диалектиков, Господи». [42] Явно из Псевдо-Беды (см. прим. 39), который так обобщает Амвросия, «О вере к Грациану» I 5; 13.
Болтливая логика более мешает, чем помогает, священнейшей теологии».
Читать дальше