Элизабет Лукас - Франкл и Бог. Откровения психотерапевта о религии и Боге

Мы не должны манипулировать категориями этого мира, если хотим почувствовать запредельное… Смысл мира в целом мы можем в лучшем случае представить себе как некое пограничное понятие… оно отображает необходимость мыслить и одновременно невозможность мыслить – антиномию, которая преодолевается только верой.

Можно сказать, что «заслуга» веры как раз и состоит в примирении невозможности думать с тем, о чем невозможно не думать. Она умиротворяет неугомонное сердце. Она подсказывает ответы на вопросы, не имеющие ответов. Эти ответы в силу своей образности не укладываются в логику мышления, но зато соответствуют ограниченности человеческого понимания.

Вероятно, нам стоит вслед за Кантом чаще вглядываться в ночной небосвод (вместо того чтобы смотреть в интернет). Или скользить взглядом по сверкающим на солнце водам океана. Или получать сильные впечатления от картины разыгравшейся бури. Моменты погружения в себя, когда мы замираем в восхищенном созерцании, делают нас верующими.

Конечно, нам очень хочется приподнять завесу, скрывающую таинственное «потустороннее», лежащее вне времени и пространства… Нам это не дано. Зато нам дано другое: мы можем сказать «ты» умершему человеку. Мы можем продолжать любить его. И мы обращаемся не к трупу и любим не разлагающуюся плоть. Духовным личностям дано общаться друг с другом – за пределами всего земного. Непознаваемое и невероятное – это одно и то же?

Существует выражение «Верить – значит не знать». Но в нем заключена только половина правды. Правильно ли думать, что все существующее возникло благодаря каким-то нелепым случайностям и может вновь исчезнуть вследствие других нелепых случайностей? Говоря открытым текстом: бытие – это одно сплошное недоразумение? Или «в начале было Слово», Логос, тот самый невообразимый и непостижимый «сверхсмысл», который все еще господствует в мире и из века в век сопровождает все сущее? Мы знаем: ученые-естественники не помогут нам внести ясность в этот вопрос. Человеческий интеллект не в состоянии докопаться до истины и определить, какое из этих предположений верно.

Представьте себе две чаши весов, на которых лежат две эти версии: одна огромная бессмыслица и превосходящий человеческое понимание «смысл». С научной точки зрения обе чаши весят одинаково…

Но тут происходит некое событие. Отдельно взятый человек принимает решение (не интеллектуальное, а экзистенциальное) и совершает акт веры – бросает свое собственное бытие на одну из двух чаш. В результате эта чаша перевешивает.

Нельзя считать, что вера – это мышление минус реальность того, о чем человек думает; вера – это мышление плюс экзистенция того, кто думает.

Словом, все зависит от личности, человек сам решает, проживет ли он свою жизнь так, словно она, со всеми своими трудностями и радостями, ничего не значащий пустяк, или так, словно она овеяна Логосом. Поэтому на самом деле приведенное выше выражение (с учетом второй половины правды) должно бы звучать так: «Верить – значит не знать и все-таки принимать решения – по убеждению и со всеми вытекающими последствиями». От «сверхсмысла» к «сверхбытию»

Если решение человека будет в пользу «сверхсмысла», то содержание его веры неизбежно дополнится «сверхбытием». Разве может освященное Логосом бытие оказаться обреченным на тотальное уничтожение? Значит, должна существовать трансцендентная «вечность», где сохраняется все, чего коснулся смысл.

Франкл довел это рассуждение до удивительного вывода. Даже ограниченное человеческое воображение позволяет нам представить себе «вечность», из которой не может исчезнуть ничто однажды бывшее, – мы называем это прошлым. Ни один из совершенных нами поступков невозможно вычеркнуть, ни одно наше переживание нельзя изъять из прошлого, все события складываются в застывшую историю жизни. И даже всесильная смерть не может ни переписать, ни стереть ее. В смерти человек уже не обладает своей жизнью, он

является … своей прожитой жизнью; он является своей собственной историей – как тем, что с ним происходило, так и тем, что он сам совершал. А значит, он сам себе небо и сам себе ад.

Очевидно, что прошедшее – самая надежная форма бытия. Будущее и настоящее в конце жизни обрываются, но прошедшее остается неприкосновенным и вечно подлинным. В нем все бывшее укрыто от разрушения. И не важно, есть ли еще кто-нибудь, кто бы помнил и знал о нем, или нет. В нашем человеческом мире все постепенно забывается, но «сверхсмысл» не забывает ничего – так подсказывает наша вера.