Георг Гегель - Учение о бытии

В этом диалектическом, как оно здесь понимается, и тем самым в приведении противоположного к его единству или положительного к отрицательному состоит умозрительное. Оно есть важнейшая, но для ненаученного упражнением, несвободного мышления и труднейшая его сторона. Если последнее предпринимает попытку отрешиться от чувственного конкретного представления и от резонирования, то оно должно прежде всего упражняться в отвлечении, в удержании определенности понятий и в познании из них. Изложение логики с такою целью могло бы в своем методе придерживаться вышеуказанных разделений, а в отношении содержания – определений отдельных понятий, не вдаваясь еще в диалектику. По внешнему своему виду она была бы сходна с обычным изложением этой науки, отличаясь, впрочем, от него своим содержанием, и служила бы к тому, чтобы упражнять в отвлеченном, хотя еще не в диалектическом мышлении, какой цели не достигает логика, популяризованная психологическими и антропологическими прибавками. Она давала бы духу образ методически упорядоченного целого, хотя душа всего построения, метод, имеющий свою жизнь в диалектическом, в ней еще отсутствовала бы.

Относительно образовательного значения логики и отношения к ней индивидуума я в заключение замечу, что эта наука, подобно грамматике, имеет двоякий вид или двоякую ценность. Она есть нечто иное для того, кто только приступает к ней и вообще к наукам, и для того, кто возвращается к ней от них. Кто только начинает изучать грамматику, находит в ее формах и законах сухие отвлеченности, случайные правила, вообще разрозненное множество определений, указывающих лишь ценность и значение того, что заключается в ее непосредственном смысле; познание не познает в них ближайшим образом ничего кроме них. Напротив, только тому, кто уже владеет языком и вместе тем знает другие языки сравнительно с ним, дано почувствовать в грамматике его языка дух и образование народа; те же самые правила и формы получают теперь наполненную содержанием, живую ценность. Через посредство грамматики он может познать и выражение духа вообще, логику. Так и тот, кто приступает к науке, находит в логике ближайшим образом разрозненную систему отвлеченностей, ограниченную в самой себе, не захватывающую других знаний и наук. Напротив противополагаемая богатству представления о мире, являющемуся реальным содержанием других наук и сравниваемая с обещанием абсолютной науки раскрыть сущность этого богатства, внутреннюю природу духа и мира, истину, эта наука в ее отвлеченном образце, в бесцветной, холодной простоте ее чистых определений представляется скорее способною исполнить все кроме этого обещания и стоящею без содержания в противоположность этому богатству! Первое знакомство с логикою ограничивает ее значение ею самою; ее содержание представляется изолированным занятием мысленными определениями, наряду с которыми другие научные занятия имеют собственную материю и содержание для себя, правда, несколько подчиняющиеся формальному влиянию логики, но притом такому, которое происходит более само собою, и для которого без ее научного строя и его изучения можно в случае необходимости и обойтись. Другие науки, вообще говоря, перестали стремиться к тому, чтобы представлять собою построенный на правилах метод, последовательность определений, аксиом, теорем и их доказательств, так называемая естественная логика проявляется в них сама собою и оказывает свое действие без помощи особого направленного на самое мышление познания. В конце концов материя и содержание этих наук становятся сами для себя совершенно независимыми от логики, делаясь через то более привлекательными для ощущений, чувства, представления и практических интересов.

Таким образом к изучению логики во всяком случае должно приступать, как к чему-то, что для нас понятно и убедительно, но объем, глубина и истинное значение чего первоначально ускользает от нас. Лишь при более глубоком знакомстве с другими науками логика возвышается для субъективного духа в такое общее, которое не только отвлеченно, но включает в себя богатство частностей; подобно тому как одно и то же нравственное изречение в устах юноши, хотя бы он понимал его совершенно правильно, лишено того значения и объема, которые оно имеет в духе испытанного жизнью мужа, выражающего в нем всю силу присущего ему содержания. Таким образом и логика лишь тогда получает свою истинную оценку, когда она является в результате научного опыта; она представляется тогда духу общею истиною, стоящею не наряду с прочими материями и реальностями, как отдельное знание, но составляющею сущность всего этого прочего содержания.