Мысль о внерациональном, внелогическом характере внутренней жизни активно проводилась В.В. Налимовым. В работе «Вероятностная модель языка» он обсуждал вопрос о многозначности слов, в том числе, и в языке науки, и пришел к выводу о континуальности мышления. «Осмысление логических конструкций, – пишет он, – их декодирование – происходит на континуальном уровне. Из континуального сознания берется априорное представление о распределении смыслового содержания слова и к континуальному сознанию оказывается обращенной априорная функция распределения селективно ориентированного смыслового содержания слова после осмысления его в тексте фразы» 20 20 Налимов В.В. Вероятностная модель языка Томск-Москва 2003. С. 222.
. Таким образом, словесная часть внутренней жизни оказывается чем-то вроде кристаллизаций, сгустков континуального смысла. Именно этими «застывшими смыслами», однако хранящими в себе весь веер смысловых возможностей, обмениваемся мы при обычном вербальном общении, впрочем, дополняя слова всей «невербаликой» – жестами, мимикой, пантомимой, интонацией, живо воплощающими континуальность внутреннего мира.
Но, может быть, мышление по преимуществу образно?
Критика представления о жизни внутреннего мира как о дискретном логическом процессе приводит к искушению приписать нашему « большому Я» ( единству сознательного и бессознательного со всеми промежуточными звеньями) свойство интенсивной образности. На образность нередко делают ставку психотерапевты, практически работающие с внутренним миром пациентов, а также эзотерики-практики, пишущие популярные книжки «про визуализацию». При чтении такой литературы кажется, что каждому из нас ничего не стоит при необходимости начать сознательно манипулировать образами своего внутреннего мира, складывая и раскладывая их как груду кубиков с картинками. Именно потому, что мыслим мы образами. Иногда тексты на эту тему доходят до курьезов, в частности, у одного из создателей нейролингвистического программирования Р. Бэндлера есть такой пассаж: «Например, у одной женщины была следующая проблема: если она что-нибудь себе придумывала, то несколькими минутами позже не могла отличить этого от воспоминания о чем-то, происшедшем в действительности. Когда она видела внутреннюю картину, у нее не было способа различить, было ли это нечто действительно ею виденное – или же то, что она вообразила… Я предложило ей придумывая картины, обводить их черной рамкой – чтобы, когда она потом их вспомнит, они отличались бы от других. Она попробовала, и это прекрасно сработало – за исключением тех картин, что она придумала до того, как я дал ей совет» 21 21 Бэндлер Ричард Используйте свой мозг для изменения // Технологии программировании судьбы Минск-Москва 2001. С. 33.
.
Хочется верить успеху автора, но, как отмечают сами Д. Гриндер и Р. Бендлер, далеко не все люди являются «визуалами», есть те, что в воспоминаниях и представлениях ориентированы на слуховые восприятия, а еще другие – на кинестетические ощущения. На самом же деле все модальности восприятия, представленные «внутри сознания», соединены и смешаны в разных пропорциях, а, поскольку слуховые ощущения, и тем более, чувство равновесия или ощущение прикосновения трудно назвать образами, то вряд ли можно полагать, что наш внутренний мир постоянно заполнен «образными картинами». Кстати, научиться визуализациям не так-то легко, особенно человеку рационализированной европейской культуры, постоянно живущему в «кристаллизациях слова». Нередко «образы» просто не возникают, а идет какой-то иной процесс, причем не одним, а, по меньшей мере, двумя потоками: вполне возможно, думая об одном и даже облекая это в слова внутренней речи, параллельно думать о совсем другом, не говоря об этом словами и не созерцая наглядных образов, но в то же время в отчетливо-смысловой форме.
Суть именно в том, что слова и образы, это, возможно, самые простые наглядные и «предметные» составные внутреннего мира, в некотором роде «интроецированные объективации», тесно связанные со всем внешним, с миром вещей и существ, с тем самым хайдеггеровским «сущим», которое, несомненно, до определенной степени отражается во внутреннем мире, но не «соприродно» ему. Внутренний мир включает в себя помимо целостных и твердо очерченных слов и образов еще множество вероятностных, размытых, тонких, едва уловимых и в то же время синтетических форм бытия смысла . Это прежде всего, – и как тут снова не вспомнить Э. Гуссерля – смысловой поток, где очевидны не только и не столько «картинки», сколько сами смыслы. Это некие паттерны, подвижные, конфигурации, хотя и не обладающие внешней формой, позволяющие нам «с очевидностью усмотреть» – что к чему. Они мгновенно отвечают нам и на вопрос «зачем?» и на вопрос «как?» и на вопрос « в каком контексте?». Они не равны образным картинам или словам, но отстраиваются от них, опираются на них, парят над ними, наполняют их. Смысловое схватывание похоже в чем-то на превращение плоскостного изображения в объемное: ничего не значащее и даже не идентифицированное ни с чем изображение превращается в целый мир, богатый разнообразный и вдохновляющий.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу