Коллектив авторов: Проблема сознания: разные ракурсы

К таким способам относится практическая переводческая деятельность. В ней возникающие у разных людей различия перевода объясняются, по моему наблюдению, следующими факторами. Во-первых, тут влияет стремление переводчика адаптировать рабочий текст под современный философский язык; во-вторых, у каждого имеются собственные философские представления об обсуждаемом в переводе предмете; в-третьих, может по-разному пониматься контекст переводимой фразы; и в-четвертых, индивидуальным каждый раз является детализированность фразы, степень раскрытия смысла и его прояснения прямо в тексте.

Выходу философствования за пределы вышеуказанного концепта способствует также использование аналитических приемов при работе с текстом. В этом случае смысловые блоки философских учений античных философов, например, могут рассматриваться через призму тех или иных мета-философских проблем. Такая особенность обращения к античности связана с всеобщим лингвистическим «поворотом в философии», и с утверждением античной философии в качестве обязательной части курса «философия», что произошло уже во второй половине 20 века.

Практика избавления от обобщений связана также с неприемлемым для многих мыслителей отказом от авторских концепций, с «релятивизмом». Для таких мыслителей факт отказа от концепций связан со «смертью в философии», и это имеет для них негативный смысл. Но это же может быть понято и по-другому, если под философской смертью считать такую философскую смерть, какую испытал Сократ, или о которой говорил Порфирий: философская смерть как высший философский акт – поиск Абсолюта.

Проблема, которой посвящена эта статья, относится к кругу вопросов сколь непреходящих, столь и туманных, она предполагает разные ответы и, опасаюсь, эти ответы никогда не смогут помириться друг с другом. Для себя я сформулировала эту проблему так: как нам представлен наш внутренний мир? Можно еще спросить – как мы мыслим? Но такая формулировка сузит тему, потому что мы не только «мыслим» в узком смысле слова, но и представляем, переживаем, интуитивно чувствуем и т. д. Можно сказать еще – что там делается, в наших головах? Есть ли там «пространство»? Там темно или светло? Что за спектакли идут на немой внутренней сцене? Работает ли там строгая логическая машина, выдающая бескомпромиссные «да» и «нет», настроенная по всем правилам аристотелевой логики? И каким образом все то, что клубится, мелькает и строится «в голове», вдруг изливается наружу в разумной речи, в стройных фразах, сотрясающих вполне физический воздух?

Всякий, кто хоть однажды пытался медитировать или нечаянно увлекся гуссерлевым опытом «феноменологической редукции», или же сподобился приобщиться хотя бы к поверхностной интроспекции, наверняка, испытывал необычное, странное ощущение, некоторый испуг перед таинственной сферой, обитающей в нас самих, своего рода бездной, откуда спонтанно «приходят мысли», и о том, что «они пришли», мы знаем непосредственно, хотя далеко не всегда осознаем, как и в какой форме… Дело осложняется тем, что в отличие от индийского Востока западная традиция философствования не включает в себя разработанной в духовных практиках схемы строения сознания и прилежащих к нему пластов.

Стоит подчеркнуть, что поставленные здесь вопросы не могут рассматриваться в русле современной американской «философии сознания», потому что они не касаются темы «психическое – физическое». В данном случае нас не волнует, как «декартовский театр» связан с нейродинамикой, а также с внешним реагированием по принципу «стимул – реакция». Нас интересует он сам – «как он есть для нас». Разумеется, существует и нейродинамика, и поведенческие реакции, но сейчас это не наш вопрос. С физикалистскими и бихевиористскими концепциями у нас в корне разные интересы. Тем более, что, к примеру, для Б. Скиннера, Г. Райла или для Пола и Патриции Чёрчленд проблемы внутреннего мира просто не существует, как не существовало ее для их отдаленного предшественника Ж. – О.де Ламетри. Для этих мыслителей «внутреннего мира нет», потому что он непосредственно не явлен во вне. Понятно, авторы утверждают, что он не существует онтологически как существуют внешние предметы – дома, деревья и камни, но именно потому, что в определенном эмпирическом смысле «его нет», он не может быть тематизирован, и темой для рассмотрения выступают только физиологические процессы и зримые поведенческие акты. Субъективное, таким образом, то оказывается фантомным и незначимым, то с оговорками, сводится к объективному. Кстати, этот широко распространенный процесс редукции прекрасно описывает в своих работах американский же исследователь-трансперсоналист К. Уилбер.