Все быки пустились в пляс, – как и подобало таким крупным зверям, их песня была неторопливой и торжественной, а поступь – тяжелой и размеренной. Когда танец окончился, большой бык сказал: «Теперь идите к себе домой и не забывайте, что видели. Научите этим танцу и песне свой народ. Головы быков и бизоньи шкуры будут служить священными предметами обряда – все, кто изображает в танце быков, должны надевать их на себя».
Поразительно, как много нарисованных фигурок в больших палеолитических пещерах начинают выглядеть иначе, когда рассматриваешь их в контексте таких вот легенд современных племен, живущих охотой. Конечно, нельзя быть до конца уверенными, что предполагаемые связи полностью точны. Однако почти наверняка основные идеи были сходными. Мы можем перечислить некоторые из них: убитые животные являются добровольными жертвами, обряды взывания к их духам представляют собой мистическое соглашение между животным миром и человеком, а песня и танец служат средством проявления волшебной силы таких обрядов. Более того, концепция отношения к каждому виду животных как к эдакой множественной особи, происходящей от полузверя-получеловека, Звериного Господина, обладающего магической силой, связана с идеей о том, что смерти как таковой не существует. Материальные тела являются просто одеждой для невидимых сущностей, которые могут проходить туда-сюда сквозь неосязаемую стену между незримым потусторонним миром и этим. В древности, согласно легендам, между человеческими существами и зверями происходили контакты и переговоры, заключались браки и другие соглашения; из представлений об этих соглашениях произошли народные обряды и обычаи. Люди были убеждены в магической силе этих обрядов и в том, что для сохранения своей силы ритуалы должны проводиться в исходной, первоначальной форме, – даже малейшее отклонение разрушает их чары.
Вот таким он был, мифический мир первобытных охотников. Обитая в основном на просторных пастбищах, где природа – это широко раскинувшаяся равнина, накрытая лазурным куполом, смыкающимся с землей у далекого горизонта, а преобладающая форма жизни – группы животных, перемещающихся по этому гигантскому пространству, кочевые племена, живущие убийствами, обычно и нрав имели воинственный. Поскольку людей кормили и защищали охотничьи навыки и боевая отвага мужчин, в племенах доминировали мужская психология, ориентированная на мужчин мифология и значимость личного мужества.
В тропических джунглях, с другой стороны, преобладает совершенно другой природный порядок, соответственно отличаются их психология и мифология. Основные события разворачиваются среди буйной растительности, где происходящее чаще скрыто, чем видимо глазу. Над головой – покрытый листвой верхний мир, населенный снующими кричащими птицами; под ногами – плотный покров из листьев, под которым притаились змеи, скорпионы и разные другие угрожающие смертью твари. Нигде не найти чистого горизонта, во всех направлениях – бесконечное переплетение стволов и листвы, куда опасно лезть в одиночку. Жизнь поселения относительно стабильна, привязана к земле, люди питаются растительной пищей, собираемой или выращиваемой в основном женщинами, и потому мужская психология не в цене. Даже первоначальная для юноши психологическая задача достижения независимости от матери с трудом выполнима в мире, где вся важная работа, за что ни возьмись, выполняется исключительно знающими свое дело женщинами.
Поэтому именно среди тропических племен возникла поразительная практика мужских тайных обществ, куда не допускали женщин, где можно было погрузиться в тешащие мужское влечение к подвигам символические игры для любознательных и сделать это в безопасности и втайне, вдали от контролирующего взора матери. В этих регионах привычное зрелище гниющей растительности, дающей начало новым зеленым побегам, по-видимому, зародило мысли о символическом значении смерти как дарительницы жизни, из которых родилась ужасная идея о том, что путь к приумножению жизни проходит через приумножение смерти. Итогом стало охватившее на многие тысячелетия весь тропический пояс нашей планеты повальное увлечение жертвоприношениями. Оно в корне отличалось от сравнительно ребяческих обрядов поклонения животным и умиротворения их духов, бытовавших среди охотников великих равнин: безжалостное принесение в жертву людей, как и животных, весьма символичное в каждой своей детали, жертвование урожая, первенцев, вдов на могилах их мужей и даже всех придворных вместе с их королями. Мифическая идея добровольной жертвы стала связываться здесь с образом изначального существа, которое когда-то в древности выразило готовность быть убитым, расчлененным и похороненным, чтобы из его погребенных частей выросли съедобные растения, благодаря которым люди смогли бы выжить.
Читать дальше