Ларс Свендсен: Философия философии

Почему студентов, а также интересующихся философией обывателей так сильно привлекают философы вроде Кьеркегора, Витгенштейна и Хайдеггера, хотя их работы отнюдь не просты? Главным образом потому, что их философия решает в первую очередь экзистенциальные задачи.

Одна из тем, которыми философия занималась на протяжении всей истории – во множестве разных интерпретаций, – это личная идентификация. Эта тема подразумевает множество различных точек зрения. Изначально мы имели дело с экзистенциальным вопросом: «Кто я?» В новейшей философии он скорее формулируется как «Что я?», то есть что представляет собой объект, который называется мной? У этого вопроса есть и более узкая формулировка: «Что означает оставаться одним и тем же человеком с течением времени?» И если во многих других областях современную философию можно заподозрить в полном отсутствии фантазии, с этим вопросом дело обстоит совершенно иначе. Здесь мы находим весьма изобретательные мысленные эксперименты с бесчисленными вариациями таких тем, как трансплантация мозга и т. п. Эти эксперименты проводятся с величайшим остроумием и таким вниманием к деталям, что остается только позавидовать.

Проблема лишь в том, что все это оказывается совершенно неактуальным. Деятельность, которая начиналась как поиск ответов на серьезные, экзистенциальные вопросы, превратилась в бессмысленную интеллектуальную гимнастику. Отдельно стоит отметить, сколько интеллектуализма наблюдается в философском дискурсе. Судя по всему, личная идентификация находится у человека где-то в голове (именно поэтому в философии ставят столько мысленных экспериментов с трансплантацией мозга). Но как же быть с влиянием, которое оказывает на личную идентификацию серьезное увечье, – к примеру, потеря руки или шрам на лице? Или, если уж на то пошло, подростковая прыщавость? Когда я читаю лучшие из сегодняшних философских работ (в том числе Джона Перри) о человеческой самости и личной идентификации, написанных в полном соответствии с действующим академическим стандартом, мне трудно всерьез увлечься текстом. В силу своей профессии я как раз отношусь к узкому кругу тех, кому такие исследования могут быть интересны, однако я не могу увидеть актуальность в этих исследованиях, поскольку те понятия, которые в них используются, настолько истончились, настолько ограничены требованиями обоснованности, что с их помощью просто невозможно приблизиться к решению экзистенциальных проблем. Эти философские исследования оказываются не в состоянии ответить на вопрос о том, почему для столь многих современных людей личная идентификация становится проблемой. А чтобы ответить на этот вопрос, необходимо посмотреть на культурный аспект личной идентификации. Ясность – это, конечно, хорошо, но в погоне за ней профессиональная философия сформировала настолько выхолощенные понятия, что ими уже невозможно пользоваться. Мы не можем спилить толстое дерево скальпелем. Точность и ясность – философские добродетели, но доведенная до абсурда, добродетель перестает быть таковой и превращается скорее в фетиш.

Как уже было сказано, я вовсе не против академической философии в целом. В конце концов, я сам академический философ. А эта книга – образчик академической философии. Никто не ожидает, что все научные работы в области физики или социологии будут доступны для понимания любому обывателю, и нельзя требовать этого от философских работ. Однако это не означает, что в современной философии все хорошо. В своих лекциях по логике Кант приводит две крайности, связанные с философской работой: педантизм и галантность. Первая крайность связана с закрытостью и чрезмерной академичностью философии и ориентируется исключительно на пользу от этого занятия, а вторая выражается в легкомысленной болтовне в социальных кругах и ограничивается заботой лишь о содержании. Далее Кант описывает, каким образом педантизм приводит к излишнем формализму, а галантность заставляет делать все в угоду публике, которая любит «глубокомыслие». Его возражение против обеих крайностей заключается в том, что ни одна из них не помогает выполнить задачу философии, которая состоит в формировании мышления человека. В наши дни обе крайности выражены еще сильнее, чем во времена Канта. Дело в том, что они усиливают друг друга: когда профессиональная философия становится слишком «педантичной», она освобождает пространство, которое моментально заполняется пустым и совершенно несерьезным мудрствованием. А это, в свою очередь, приводит к тому, что профессиональная философия еще больше дистанцируется от окружающего мира и еще больше погрязает в формализме, стремясь подчеркнуть свою серьезность.